— Собачий бред, — говорит бородатый Алик, — Фатеев категоричен, но смел. Вот вы, — Алик тычет коптящей головней в сторону сутулой спины, из которой, как плохо спрятанные крылья, выступают лопатки. — Все витийствуете — Россия! Возрождается национальная гордость великороссов, кричите вы. А Фатеев вам отвечает — нет. Она всегда была, и ей незачем возрождаться. Гордость великоросса в глубинном интернационализме, но вам этого не понять.
Сутулый лениво подвигал горбатыми лопатками:
— Ты все валишь в одну кучу. Если идея собирает вокруг себя массы людей, значит, она актуальна.
Сутулый поднялся. Он оказался самым высоким в компании, склонился над костром и стал старательно растирать затекшие ноги.
— Комары летят на свет — закон бытия.
Ему никто не ответил. Все ждали, что скажет бородатый Алик.
— Вот именно, — вздохнул Алик, — комары, мошкара.
Сутулый усмехнулся:
— Когда строили новую столицу Бразилии, строителей замучили москиты и комары. И тогда они решили избавиться от них. Химики изобрели новый препарат, его стали распылять по всей округе. Москиты и комары пропали, но вместе с ними пропала в реках рыба и улетели птицы. На джунгли набросились насекомые и погубили их. Лес превратился в кладбище.
— Чепуха, — Алик зевнул. — Если вокруг светлой идеи собираются никчемные и бездарные люди, чуда не происходит. Люди не становятся одаренными — тускнеет идея. Не каждому дано нести знамя. Углов понимает это, и слава богу.
— «Понимает»! — передразнил сутулый Гущин. — Вы ему вдолбили, вот он и повторяет, как попугай.
— Ох-хо-хо. Углов — попугай? Друзья, вы слепнете от злости.
Наташе нравится бородатый Алик. И его манера говорить спокойно, с достоинством тоже нравится.
— Послушай, Лужин, — Гречушкин, который все это время молча переживал свое отстранение от полемики, сейчас лежит на спине и грызет яблоко. — Что за штука наш Углов? Год работаем вместе, а я никак его не пойму.
— Углов? — Лужин беспокойно оглянулся, словно хотел найти человека, который должен ответить на этот вопрос.
— По-моему, никто.
Все обернулись на голос. Незнакомый парень. Он сидел справа и ухитрялся при свете костра читать какую-то книгу. Наташа никак не может вспомнить его имени.
— Ну-ну, не скажите, — Гречушкин кидает огрызок в огонь. — Отчего он такой взбудораженный?
Лужин пожал плечами:
— Газетчики… У них ритм жизни другой.
— Не верю, — парень потянулся. — Слишком необычный взлет.
Наташа покосилась на Лужина:
— Кто это?
— Который? С книгой?
— Угу.
— Это, девочка моя, маэстро.
— Нет, я серьезно.
— И я серьезно. Звезда первой величины, по кличке Хмурый. Человек ядовитый и неспокойный. Тищенко Валерий Миронович. Старуха, таких людей надо знать.
— Мне?
Лужин укоризненно погрозил пальцем:
— Всем!
— Если Углов так талантлив, почему он больше ничего не пишет?
— Боится.
— Боится? Чего? — В голосе мрачного парня послышались насмешливые нотки.
— Написать хуже.
— Иллюзии, — отпарировал Тищенко. — Зачем ему понадобился Васюков?
— При чем здесь Васюков? Вы начинаете говорить загадками, — бородатый Алик зевнул.
— Мудрость невелика: Васюков пишет, а издается Углов.
— Бред какой-то. Простите, но вы рассуждаете, как папуас.
— Возможно, — парень зло сплюнул в костер.
— А что, это интересно, Валера, — Гречушкин первым обратился к парню по имени. — Откуда у тебя такая информация?
— Сам писал, знаю.
— Если не секрет, за кого же? Может быть, за Паустовского?
На той стороне костра засмеялись все сразу.
Тищенко закашлялся, на глазах выступили слезы.
— Это мое дело. А Васюков — редактор, каких поискать, так-то.
— Не понимаю, Валера, какой толк? Разве Васюков сам издаваться не может? — Гречушкин волновался и никак не мог раскурить сигарету.
— Друг мой, в наше время издаться не так просто. Васюков прокутил не только деньги, но и свою репутацию.
— Да оставьте вы! Взрослый человек, а несете черт знает что!
Наташа хорошо увидела раздраженное лицо бородатого Алика.
Хмурый поднял глаза и посмотрел на своего собеседника долгим, настойчивым взглядом.
— Каждому свое, я вас не неволю. Делец ваш Углов.
— Вы ему просто завидуете! — Она даже не узнала собственного голоса. — Вы желчный, злой человек! — Наташа почувствовала, что краснеет. Наступило неловкое молчание.