— Возьми плащ, там, говорят, дожди.
— Другой разговор, а то все зачем да почему.
— Ах, оставь! Я ведь серьезно, Максим. Нельзя в окружающем мире видеть только себя, свои заботы, свои удачи, неудачи. Ладно, поезжай.
Гречушкин так и не понял, почему Углов решил ехать сам. Он в расстроенных чувствах бродил по редакции, не решаясь никому задать мучившего его вопроса.
Кропов — для него отъезд заместителя явился еще большей неожиданностью — остался верен себе и в присутствии Гречушкина громко сказал:
— Все как по писаному. Было бы смешно поступить иначе.
Знай Гречушкин истинную причину столь непонятного решения, он мог бы от души посмеяться и над Кроповым, и над самим собой. Но Гречушкин ничего не знал. Сказанное Кроповым Диоген понял по-своему. Получилось совсем нехорошо, будто вчера и все дни до этого Максим Семенович ни в чем не сомневался, знал наверняка — ехать придется самому. Гречушкин терзался подозрениями, когда на лестнице собранный и упакованный Углов ухватил его за локоть и, потирая наспех выбритый подбородок, тихо сказал:
— Диоген, времени на обстоятельный разговор нет. Поверьте, мог бы решить иначе — решил. Кстати, есть одна просьба: в редакции газеты о моей поездке ни-ни.
— Вы же знаете: Тищенко в Австралии.
Лицо Углова осталось таким же непроницаемым, и только брови еле заметно качнулись вверх:
— При чем здесь Тищенко, Дуся. Я говорю о Чередове. И еще одно: не забивайте себе голову домыслами. Раз еду, значит, невмоготу. — Максим кивнул и, перескакивая через две ступеньки, стал быстро спускаться.
Часть II
ШАГ В СТОРОНУ
— Цель вашей поездки в Пермь?
— Найти себя… Осмотреться, подумать.
— Ну и как, нашли?
— Пожалуй…
— А дело Улыбина? Вы не собирались им заниматься?
— Нет.
— Странно, но именно ему вы посвятили всю свою командировку.
— Из двух зол выбирают меньшее. Из двух бед — ту, которая ближе.
— Вы считали беду Улыбина более значительной, чем ваша собственная?
— Вряд ли. Она была яснее, очевиднее.
— Значит, вы занялись делом Улыбина случайно?
— В определенном смысле, да. Нам надоели его письма.
— Не понимаю, почему вы так старательно принижаете сделанное вами?
— Видимо, у меня рациональный склад ума. Вас интересуют побуждения. А меня конкретные результаты, поступки.
— Что будет, если все добрые поступки люди станут совершать случайно?
— Ничего не будет. Люди привыкнут к добру, и оно станет нормой. Мой брат погиб в сорок первом под Орлом. Положение было отчаянным — мы отступали. Надо ли говорить о настроении? Возможно, не выдержали нервы или сомнение выплеснулось наружу, но брат где-то сказал: «Почему мы, самые сильные, самые непобедимые, почему мы отступаем?»
Брата обвинили в пораженчестве. А ночью начался бой. Батарея брата держалась тридцать часов. Брат был командиром батареи. Они подбили девятнадцать танков. Под двадцатый брат бросился сам.
Днем спустя брата представили к Герою. В полку мнения разделились. Был один человек — он возражал: его интересовали побуждения. А командира полка — результат. Звездочку брату дали посмертно.
ГЛАВА I
В аэропорту скучали таксисты. Прибытие самолетов из Сочи и Минвод задерживалось. Возвращаться порожняком никому не хотелось. День был, как назло, солнечный, и не верилось, что где-то проходит грозовой фронт. Прибывших с московским рейсом расхватали сразу.
— На вокзал? С пребольшим удовольствием. Это мы мигом. Счетчик включим или так сообразим?
— Смотри, как знаешь.
— Само собой, само собой. Факелочек слева усматриваете?
— Ну?
— Нефтехимический комбинат. Я на ем десять лет отстукал… Куда? Куда прешь, дура?! Ну, бабы, ну, народ! Может, захватим?
— Давай.
— Далече, милая?
— На пристань.
— Садись, родная. Садись, уважаемая. Река Кама — наш моральный капитал. «Городок наш ничего, населенье таково…» Вчера на улице одна гражданочка сигнал бедствия подает. Делаю остановку. Куда, спрашиваю. «На ваше усмотрение, — отвечает. — Очень ваш город Пермь замечательный. Осмотреть желаю». Ну, бабы, ну, народ! Виноват, бабуся. — Водитель извлек из-за уха папиросу, не без лихости закурил. — Часа три мы наш распрекрасный город осматривали, на счетчике двадцать рублей сорок пять копеек. Я, знаете ли, вконец утомился. «Вот, — говорю, — уважаемая путешественница, такие наши дела незавалящие — все!!!» «Нет, — говорит, — не все. Мы, — говорит, — еще за Каму должны съездить и обратно возвернуться, по всем переулочкам и закоулочкам проехать… Да так, чтоб город ваш в моей памяти на всю жизнь остался. Такому интересу причина есть. Получайте, — говорит, — тридцать целковых и двигайте без промедления».