Домой Максим вернулся затемно. На цыпочках прошел в столовую, раскинул наспех одеяло и, не раздеваясь, рухнул на диван. Спал он плохо, часто просыпался. С трудом дождался девяти часов утра, позвонил в редакцию. Долго никто не отвечал. Наконец трубку взял Васюков.
— Я очень сожалею, — сказал Васюков.
Он перебил его:
— Об этом потом. Зайди в кабинет редактора, вынь из подшивки четвертый и пятый номера журнала с его пометками. Там же на столе мой отчет о поездке. Собери все и спрячь в свой стол. Я скоро приеду.
Минутой спустя позвонила Наташа, говорила быстро, глотая слова:
— Журналов нет, вашего отчета тоже. Очевидно, все взял Кропов.
Под рукой захрустел пустой спичечный коробок. Максим выругался и повесил трубку.
В редакции особых новостей не было. Кропов правил рукописи. Поздоровался не поднимая головы.
— Номер готов?
Кропов подтолкнул пачку материалов на край стола.
— Здесь все?
— Почти.
— Кто-нибудь читал?
— Главный болен, вы только что вернулись. Больше некому.
— Кроме вас.
— Я просматривал. Да, чуть не забыл. Вчера уходил последним, прочел случайно ваш отчет.
— Вот как? Между прочим, там сбоку довольно внушительная надпись.
— Надпись? Не обратил внимания. А что такое?
— Жаль… «Шувалову В. К. — лично».
— Разве? Приношу извинения. Была такая суматоха, не заметил.
Кропова предупредили: у Луспекаева не надо суетиться. Шувалов собирался зайти к секретарю райкома партии сам, но заболел.
Луспекаев усадил Кропова в глубокое кресло, извинился и тотчас же куда-то ушел. Глеб Кириллович томился вынужденным одиночеством и в сотый раз повторял про себя свои, как ему казалось, несокрушимые доводы.
Наконец Луспекаев вернулся. Предложил Кропову закурить, попросил говорить не так быстро, сел где-то сбоку и в течение всего многословного повествования не проронил ни слова. Когда же Кропов наконец кончил, старательно стряхнул пепел с чистого листа бумаги и, уже не глядя на собеседника, сказал:
— Не понимаю, почему мы должны вмешиваться? У вас есть партийная организация. И потом, этот, как его… — Луспекаев неопределенно подвигал пальцами, — в общем, ваш заместитель… Он ведь прав.
— Как знать! — Глеб Кириллович вытер горячую испарину. — Но методы… Они недопустимы. Углов не посчитал возможным посоветоваться даже с Шуваловым.
— Простите, но это ваше внутреннее дело.
— Шувалов болен, он меня убедительно просил передать вам свое возмущение.
— Товарищ Кропов, это райком партии. Вы видимо, чего-то недопонимаете.
— Напротив. Мы просим прислать комиссию.
— Комиссию?.. — Луспекаев поправил настольную лампу. Теперь свет падал на колени Кропова, задевал правое плечо и половину лица. — Комиссию?.. — еще раз переспросил Луспекаев. — Но зачем? Нам нечего проверять.
— Человек ставит под сомнение работу целого коллектива. «Пламя» — всесоюзный журнал.
— Мы не занимаемся рассмотрением тяжб, товарищ Кропов. Для этого существует суд. У вас есть какие-то доказательства, что Углов написал неправду?
— Нет, то есть я этим не занимался.
— Вот и прекрасно, займитесь. Если, конечно, дело стоит этого. И потом, есть же партийная организация. Углов — коммунист. Нелепо, не разобравшись в сути, апеллировать к нам.
За стеной послышался шум аплодисментов. Луспекаев виновато улыбнулся:
— Простите, мы провожаем старейшего сотрудника на пенсию. Мне надо идти. Рад был познакомиться с вами. У вас есть время, подумайте. И главное, не суетиться. Суета — привилегия неуверенных людей.
Неделю в редакции только и было разговоров, что о внезапной болезни главного. Уже никто не стеснялся говорить, что виноват во всем Углов и его дни в редакции сочтены.
Кропов не просто прочел отчет. Уже к вечеру подробности поездки в Пермь, мотивы, побудившие Максима написать «Историю с продолжением», его сомнения обсуждались в редакции с такой дотошностью, словно ехать в Пермь предстояло каждому по очереди и было важно не упустить самой мельчайшей подробности.
Максим старался не принимать слухов всерьез: когда-то же надоест людям. Хотя подспудно догадывался: кому-то слухи на руку.
Как-то вечером зашел Васюков. Выкурил сигарету, вздохнул:
— Старик, тебе надо объясниться с народом. Редакция, как улей, — все ждут заседания редколлегии. Откуда-то просочилось, будто главный перед болезнью заявил: «Ему придется доказать необходимость своего поступка в присутствии всех, иначе…»
— Что иначе?.. — Максим подошел очень близко к Васюкову. — Договаривай, что иначе?..