Васюков передернул плечами:
— Иначе кранты. Тебе придется уйти. Мы всегда находили общий язык, но сейчас я отказываюсь тебя понимать.
— Ты считаешь, было бы лучше, если бы нам съездил по морде кто-то со стороны?
— А нам и съездили со стороны.
— Редактор никогда бы не допустил моего выступления на страницах нашего журнала.
— Возможно, но он вправе был рассчитывать, что ты хотя бы посоветуешься с ним.
— Я выступил против Тищенко, за профессиональную честность. Я лишь единожды упомянул журнал.
— Почему же, дважды.
— Мне лучше знать, один раз.
— Ты просто забыл. Под статьей стоит подпись: «М. Углов, заместитель главного редактора журнала «Пламя». Как видишь, дважды.
Глеб Кириллович Кропов вот уже десять минут не может унять неприятную дрожь в руках. Он несколько раз принимался ходить по комнате, садился, пробовал писать. Безрезультатно.
Только что Кропову позвонили из партийной комиссии. Он долго не мог сообразить, в чем дело, пока хрипловатый бас не откашлялся и не сказал совершенно отчетливо:
— Вам не кажется странным, когда вопросы, связанные с приемом сотрудников журнала в партию, непонятным образом минуют секретаря организации?
Глеб Кириллович так испугался, что даже забыл спросить, с кем он разговаривает. А когда вспомнил, трубку уже повесили. Работа сразу разладилась. Кропов бессмысленно перебирал рукописи, пытаясь понять, о чем ему нужно думать. Снова задребезжал телефон — звонил Углов. Сказал, что он в райкоме и будет очень кстати, если Кропов туда подъедет. Второе сообщение выбило Кропова из колеи окончательно, он сник. И сейчас, торопливо натягивая плащ, никак не мог попасть в вихляющийся рукав.
Кропов не избирался секретарем партийной организации журнала. Собственно, организации, в общепринятом понимании, не было. В редакции значилась партийная группа. Глеб Кропов был заместителем партгрупорга.
Вообще Кропов придерживался правила — избегать всевозможных общественных поручений. Это не было следствием врожденной нерадивости или пассивности. Нет, Кропов тяготился ответственностью в любом ее проявлении, а равнозначно и в любых дозах. И хотя Глеб Кириллович избегал разговоров на подобные темы, но где-то в душе порицал само название своей должности: ответственный секретарь журнала. Будь его воля… Впрочем, эту мысль лучше не развивать.
Беспрестанные напоминания редактора, что ответственный секретарь один, а заместителей редактора много, ожидаемого оптимизма не вызывали. Глеб Кириллович серел лицом и, казалось, физически ощущал груз ответственности, отчего и без того сутулая фигура его становилась еще согбеннее.
Он готов был помогать, участвовать, быть соавтором, но… Если бы Кропов знал, если бы он мог предвидеть отъезд Гены Флатова в экспедицию, а Глеб Кириллович был соавтором идеи — шутка ли, вместе с испытателем новых машин пройти всю Сибирь насквозь!.. Правда, существует одно обстоятельство — для участия в экспедиции Кропов предлагал свою кандидатуру. Воспротивился редактор — все тот же навязчивый довод: ответственный секретарь один, а редакторов отделов… Как говорится, не легла карта. А ведь могла лечь! Уехать бы месяца на три-четыре и ни за что, абсолютно ни за что не отвечать!.. Эх, благодать-то какая!
Но уехал не Глеб Кириллович, уехал Гена Флатов. Так ведь не просто уехал, а оставил обязанности, исполнять которые в его отсутствие придется Кропову. Ах, если бы он знал…
Со стороны виделось все проще. Ну, соберет взносы, ну, ведомости заполнит, вызовут в райком — приедет, не вызовут — и слава богу. Какие там заботы — одно название. Да и потом, временный он человек, типичный и. о. Какой с него спрос?! А оказалось, будут заботы, и заботы немалые. Глеб Кириллович мрачно резюмировал: «В окружающей жизни произошел перекос. И данное геометрическое несоответствие коснулось моей личной судьбы».
Его, как и раньше, приглашал к себе редактор, подолгу за что-либо выговаривал. И если в прежние времена их разговор на том и заканчивался, то теперь редактор нудно тер виски, морщил лоб и обязательно добавлял: «Не знаю, что и сказать. Вы ведь у нас за Флатова. Упрекать вас за нетребовательность для меня сплошное расстройство». От таких редакторских внушений Глеб Кириллович мрачнел, возвращался домой позже обычного, устраивал сыну разнос за неприготовленные уроки, для большей убедительности давал тычка, после чего сын скулил весь вечер, а семья погружалась в состояние недобрых предчувствий. Глеб Кириллович, не раздеваясь, ложился на диван, тупо смотрел на портрет писателя Мамина-Сибиряка — вещь, для этого дома удивительную и завезенную невесть кем. Глеб Кириллович довольно долго разглядывал примечательную внешность маститого писателя и придумывал месть главному, к которому он, может, и не питал особой неприязни, но в силу его принадлежности к клану так называемого начальства должен был не любить. Месть скоро придумывалась, и тогда Глеб Кропов добрел. Жизнь уже не казалась ему столь неустроенной. Все складывалось очень даже удачно. Редактора снимут, его место предложат занять ему. Ну а заместителя он выгонит сам. Настроение совсем налаживалось.