– Нет, зверей не держу. – Наталья наконец отворила дверцу и принялась не спеша вылезать из машины. – Так что у меня только «Саксон». Хотя есть, что еще показать.
«Уж ни саму ли себя? Это что, можно расценивать как намек? Алло, девушка! Да я ведь не против!» – тут же раскатал губу я и, естественно, обломался.
Тем, что «есть еще показать» оказалась хищного вида, похожая на паука электрогитара, установленная на специальной подставке в красном углу – там, где (только немного повыше) по неписаным канонам убранства русской избы должен располагаться иконостас. Признаться, увидев гитару, я удивился не меньше, чем десять минут назад, когда услышал об арбалете. Как-то совершенно не вписывался этот атрибут экстремального музыкального беспредела в стиле death metal в лубочную картинку неприхотливого деревенского быта.
– А это мой «Ибанез», – проследив мой взгляд, гордо объяснила Наталья. – Двести семидесятый.
– Вижу, что… ебанез, – растерянно пробормотал я. – Именно двести семидесятый, а не какая-то шваль. – И подумал:
«Сначала „Джемини“, по которому разве что не была заказана панихида, потом „Саксон“, о котором говорилось со столь неприкрытой любовью, словно речь шла о домашнем любимце, а теперь гитара, выставленная, словно дорогой экспонат в провинциальном музее. К странной девчонке я сейчас попал в гости. Нет сомнений, что она поклоняется культу ярких игрушек. И это не просто банальный вещизм. Создается впечатление, что Наташа в какой-то мере одушевляет свои нарядные цацки, поскольку называет их исключительно по именам. А дружит ли при этом девочка с головой? – вот в чем вопрос. Вернее, похоже, что здесь без вопросов. Мне последнее время везет на вольтанутых подруг. Они прямо так и становятся в очередь ко мне на прием. Конфетка, Кристина… О, Господи, и когда же я сдохну?!! Когда же все эти бабы меня доканают?!!»
– Ты хоть умеешь на ней играть? – кивнул я на гитару.
– А скажите, зачем же она здесь? – искренне удивилась моему вопросу Наташа, и я чуть не ляпнул ей то, о чем сейчас думал: «Зачем? Для интерьера». Но в последний момент сдержал себя и лишь сказал:
– Я же еще в машине просил тебя мне не выкать. И думал, договорились.
– Извини. Я забыла, – Наташа виновато потупила взор. Она была просто очаровашкой. – Хочешь, Денис, напою тебя чаем? У меня есть черствый батон и засахарившееся варенье, – похвасталась красавица, ослепив меня очередной белозубой улыбкой, которая могла бы парализовать и австралопитека, не говоря уже о простых смертных, вроде меня. Подверженных обычным человеческим слабостям. Из которых так и выпирает наружу, если можно так выразиться, мужское начало.
Еще немного, и я бы растаял, забил бы и на поездку в Курорт, и на предстоящее толковище. Изобрел бы для смотрящего какое-нибудь вранье и, словно алкаш, ушедший в запой, завис бы у Натальи, пока бы меня здесь не вычислили обеспокоенные воры. Или пока меня не выставила бы обалдевшая от моего общества хозяйка.
«Или не подстрелила бы из своего арбалета, – подумал я. – Кстати, она мне его так и не показала. А я, вроде, явился сюда только за этим».
– Я ставлю чайник.
– Нет, – собрал я волю в кулак. Невероятным усилием сбросил с себя наваждение. – Извини, Наташа, но мне надо ехать. Я и так опоздал, а меня за такое могут и поиметь.
– Кто посмеет? – вскинула брови Наталья.
– Есть такие. Так что дела есть дела, и от них никуда не деться. Сначала они, а потом все остальное. – Я постарался изобразить на лице загадочную улыбку и сделал робкий шажок вперед. – А чаем ты меня еще угостишь. Никуда не отвертишься. И поиграешь мне на своем «Ибанезе». И научишь стрелять из арбалета.
«А еще скажи, – тут же принялся тянуть меня за язык бес-искуситель, – что ты ее обязательно трахнешь. Никуда не отвертится! Скажи ей, скажи!!! Позырим, как эта подруга вылупит зенки! Приколемся! Ну! Не будь размазней!».
«Брысь!» – Я затаил дыхание и осторожно положил ладони на стройные бедра, туго обтянутые коротким узеньким платьицем. И как можно было в таком кататься на велике, не боясь при этом ослепить всех местных аборигенов своими трусами?
– Если сегодня не застряну в Питере, то обязательно заверну к тебе, как поеду обратно. Договорились? – Легким движением я привлек Наташу к себе. Она и не думала упираться. – Ты не против? – двусмысленно поинтересовался я у нее.
– Договорились. Не против. Я буду ждать. – Она подняла ко мне личико, закрыла глаза, приоткрыла пухлые губки. Не поцеловал бы ее при этом только юродивый.
А минуты, как сказал бы поэт, стремительно уносились в небытие. И на меня уже всей своей слоновьей тушей навалился цейтнот. Я просто не мог продохнуть под этим чудовищным прессом.
– Уф! – с трудом оторвался я от Наташи и попробовал отдышаться. – А знаешь, мне это понравилось.
– Мне тоже.
– Я бы не против продолжить.
– Я тоже.
Эх, если бы у меня на сегодня не была забита стрела со смотрящим! До которой оставалось уже менее двух часов. А ведь еще предстоит переться черт знает куда: сначала полста километров до Питера, потом через весь город, через его непролазные пробки; а потом еще до Курорта…
«А может быть, позвонить? Постараться на сегодня отмазаться? – подумал я, а рука уже непроизвольно потянулась к карману, в котором лежал телефон. Но в самый последний момент я одернул себя: – Нет, так не годится! На повестке сегодняшней встречи есть один очень важный вопрос – обещанный мне заграничный лепила. А ради такого можно отменить свидание даже с Клаудией Шиффер. Даже с Наоми Кэмпбелл. Да что там Наоми! Даже с Пугачихой и Орбакайте, вместе взятыми. В одном флаконе! Когда речь заходит об очередном изменении внешности, плотские развлекухи отодвигаются в сторону!»