— Что?!
Гермиона попыталась забрать картинку, но Малфой поднял руку над головой. Сделав зажатый в ней прямоугольник недосягаемым.
— Гермиона, ну в самом-то деле. Я джентльмен, неужели ты думаешь, что я буду использовать открытку, чтобы подсматривать за дамой. Тем более, чужой невестой.
— Кто тебя знает, — Гермиона, встав на носочки, попыталась дотянуться до открытки.
На самом деле она могла забрать её простым Акцио или попросить Малфоя отдать, но предложенная игра ей нравилась. Она напоминала о детстве и о рыжих бестиях близнецах, от которых после войны осталось лишь воспоминание и бледная тень вместо выжившего Джорджа.
— Меня много кто знает. Ты например.
Малфой перехватил картинку другой рукой и спрятал за спину.
Теперь он вертелся по комнате, все время поворачиваясь лицом к ней, а Гермиона, наоборот, пыталась оказаться у него за спиной. Малфой был ловким, и Гермионе никак не удавалось задуманное. Кроме того, очень мешал смех. Она и не помнила, когда последний раз так веселилась.
— Вот именно! Я знаю, на что ты способен.
— О, я оскорблен до глубины души.
— Для оскорбленного… У тебя слишком… Довольный вид!
— Это успокоительное и воспитание.
— Хреновое у тебя воспитание!
— Это у меня-то! — Малфой резко остановился и прижал к себе Гермиону за талию. — Да чтоб ты знала, моего воспитания на полшколы хватит.
— Как забавно ты произносишь слово «наглость»! — Гермиона ловко выхватила картинку из руки удивленного Малфоя и, пока он не передумал, схватив сумку, выбежала из комнаты.
Малфой за ней не погнался, так что она спокойно дошла до спальни. И только плюхнувшись на кровать, поняла, что держит в руках вовсе не то, что хотела отобрать.
Каким-то образом, подлец-Малфой смог поменять её открытку на белый конверт. На конверте незнакомым почерком было выведено её имя.
Вскрыв конверт, Гермиона достала глянцевую, сверкающую серебряной краской визитку.
На визитке чёрными идеальными буквами было написано:
«Леди Малфой имеет честь пригласить Гермиону Джин Грейнджер на ежегодный винтажный бал в качестве почётной гостьи. Малфой-Мэнор, 26 декабря, 8:00 РМ».
Ниже появилась приписка: «приглашение принято».
— Твою мать, Малфой! — выругалась Гермиона.
Приглашение было зачарованным. Взять его означало согласиться, и Малфой сжульничал.
========== глава 4 ==========
Комментарий к глава 4
Внимание: у работы повысился рейтинг и появились ещё некоторые метки, и наверно ещё появятся.
Двери закрываются. Будьте внимательны и осторожны. Следующая станция Драмиона.
Сначала Гермиона разозлилась, это было подло со стороны Драко — подсунуть ей приглашение таким образом. А потом ей вдруг стало очень смешно. Малфой наверняка сделал это, чтобы не получить отказа. Ему и в голову прийти не могло, что Гермиона и не подумала бы отказываться. Ведь приглашение на Ежегодный Винтажный бал Малфоев — это то, о чём мечтает каждая девушка, начиная лет с тринадцати. По версии светской хроники в Ведьмополитене, которую любила почитывать вслух Панси, бал в Мэноре — это самая крутая зимняя вечеринка в магической Англии. Статус мероприятия не поколебала ни война, ни приговор к Азкабану Люциуса Малфоя. Главной причиной была даже не подчеркнутая именными приглашениями элитарность, а дресс-код, который должен был соответствовать моде начала века. Гермиона вздохнула, не зная, как поступить: с одной стороны, Малфою надо высказать своё возмущение. А с другой стороны, это же Винтажный бал, и обижаться на такой восхитительный подарок на Рождество, пусть и преподнесенный столь дурацким образом… Гермиона повертела визитку в поисках дополнительной информации. Что-то подсказывало ей, что кроме подарка в приглашении спрятан подвох. Она попыталась вспомнить, должно ли по этикету приглашение быть на два лица, и, вроде как, её догадка была верной. Её приглашали одну. Зачем? А ещё эта приписка — «в качестве почетной гостьи». Что это значит? Винтажный бал — это танцы, без ужина. Значит, это не почетное место за столом. Что же тогда? В груди разлился липкий страх от воспоминаний о Малфой-Мэноре. Способен ли блондин пригласить её, чтобы заставить испытать по новой ужас и унижение. Гермиона сложила приглашение в конверт, задернула полы своего балдахина и, перелистав блокнот, достала открытку Малфоя. Возможно, по его поведению можно догадаться, что он задумал.
Девушка коснулась губами белого квадратика и замерла в ожидании. Контуры не заставили себя ждать, сначала проявилась она, сидящая на кровати без обуви и с картонкой в руках, а потом и Малфой. Со склоненной головой и растрепанными волосами, на удивление, длинными: челка в незачесанном виде, оказывается, доходила ему до подбородка. Гермиона даже не успела удивиться беспорядку в прическе блондина, когда на рисунке поступили подробности. По обнаженным плечам Малфоя стекала вода.
Руки сами резко перевернули открытку изображением вниз. И приспичило же Малфою пойти в душ именно сейчас. Гермиона скрестила руки на груди и воззрилась на квадратик.
— Чисто научный интерес, — сказала она сама себе и, наложив чары тишины, снова приложила открытку к губам.
На этот раз Малфой предстал, откинув голову назад. Запустив левую руку в волосы, он стоял с закрытыми глазами, прислонившись к стене душевой, капли воды стекали по его лицу, плечам, груди, кстати не такой уж узкой, как могло бы показаться. Видимо, вечно чёрные прямые пиджаки создавали такой эффект. Взгляд Гермионы медленно скользил вниз. Изучая рисунок, она успела задуматься о том, что же можно делать в душевой в такой позе, и тут же получила ответ: правая рука блондина сжимала у основания возбуждённый член. Изображение начало пропадать, и Гермиона закусила губу. Ей было жутко интересно продолжить наблюдение, но это означало прикоснуться губами к тому месту, где только что был изображен Драко Малфой, голый и возбужденный.
Мораль сдалась с одного «да, ну и что, никто не узнает», и Гермиона, поцеловав открытку снова, уставилась на контуры. В этот раз левая рука Малфоя лежала у него на шее, губы были приоткрыты, он слегка прогнулся в спине, а правая рука накрывала головку.
Десять секунд, и изображение исчезло. Новую картинку Гермиона рассматривала уже в одном нижнем белье, рассудив, что её одетый вид портит общую композицию. От изображения её самой в чулках и кружевном бюстгальтере, сидящей у ног Малфоя, продолжавшего сексуально изгибаться, лаская себя, сердце ушло в пятки, а внизу живота сладко заныло.
На следующей зарисовке занимались самоудовлетворением уже обе фигурки. Нарисованный Малфой, даже будучи статическим изображением, оказался невероятно сексуальным. А смотреть на себя рядом с ним — невероятно возбуждающим. Удовольствие простреливало острыми спазмами, предвещая скорый оргазм. С каждой новой зарисовкой Гермиона, забыв обо всем, ласкала себя все быстрее, представляя на месте своих пальцев ровный, перевитый тонкими венами член с рисунка. Оргазм накрыл внезапно, и некоторое время она восстанавливала дыхание. А потом снова поцеловала давно побелевшую картонку. Малфой стоял, опираясь левой рукой на стену, волосы скрывали лицо, а правая рука была выставлена чуть вперед под струи воды. Гермиона вздохнула, жаль, что его оргазм она пропустила. Наверно, он был красив в этот момент. Она посмотрела на себя, с удивлением обнаружила блаженную расслабленную улыбку и откинулась на подушки. Открытку она спрятала в блокнот и, протянувшись, закрыла глаза. Что бы сказала Джинни, если бы узнала, каким сексуальным может быть Драко Малфой. Хотя, это, конечно, был не он. Карандашный рисунок, пусть и очень детальный, сильно отличался от оригинала. Надо бы узнать, который час, возможно, Малфой ходит в душ примерно в одно и то же время. Это бы привнесло в ее жизнь хоть какое-то разнообразие, раз уж Рон торчит в своей академии.
Изменой подобные занятия Гермиона не считала. Можно же парням дрочить на порножурналы. Так почему ей нельзя делать то же самое?
Гермиона вспомнила свою единственную ночь с Роном. Это было просто ужасно. Он так переволновался, что у него постоянно падал и, в итоге, промучившись два часа, он уснул, так и не кончив. Она тогда просто довела себя до оргазма сама, представляя загорелого накачанного серфера, который продавал ей мороженое на австралийском пляже минувшим летом. А утром, глядя в глаза возлюбленного, не почувствовала ни единого укола совести. Девственность была потеряна не только в физическом, но и в эмоциональном смысле, и Гермиону это ничуть не смущало ни тогда, ни теперь.