Не каждому суждено превратить внезапный порыв, безрассудный импульс, в доверительные отношения, однако каждый надеется, что именно это единственный шанс стать счастливым.
Мужчины ничуть не меньше женщин мечтают о бескорыстной любви, о гармонии чувств, и сентиментальном романтизме, о целомудренном слиянии тел и душ.
Инга не знала, о чём думает Андрей, он не в состоянии был догадаться, что чувствует женщина, к которой он неожиданно почувствовал сопричастность. Они доверились друг другу, только и всего.
Нет ничего удивительного в том, что мужчина развернул её к себе, и впился в упругие губы поцелуем.
Окрылённые и счастливые, потрясённые до глубины души неожиданным открытием, стояли они на палубе, и целовались на глазах у всех, улетая раз за разом в удивительный чувственный мир, находящийся за гранью понимания.
Когда трамвайчик причалил к дебаркадеру в пункте назначения, Инга вдруг очнулась от морока, – прости, Андрей, нам не стоило этого делать.
– Почему!!!
– Я жена, я мать. Я способна разрушить твой мир, ты – мой. Любые перемены, это ломка. Всё равно спасибо. Во всяком случае, будет, о чём вспомнить. Тебе тоже. Приласкал великовозрастную тётку, она и растаяла, как Снегурка из сказки.
– Я так не думаю, Инга… Валентиновна. Давай не будем разрушать сказку, во всяком случае, теперь. Моё предложение, остаться до завтра в лагере, остаётся в силе. Буду стараться тебе понравиться. Не торопись с ответом. Решение за тобой. Ромка в каком отряде?
День рядом с сыном пролетел как одно мгновение. Инга старалась думать только о нём, но сознание не желало с ней соглашаться. На губах весь день не остывал самый сладкий в мире поцелуй.
“Ничего удивительного, что у меня поехала крыша”, – размышляла она, – “Андрей молод, спортивен. Остаться до утра… как это, что я скажу Кириллу? Но ведь он подобными угрызениями не мучается, почему мне должно быть стыдно! Остаться… зачем, что он имеет в виду, на что рассчитывает? Как любому здоровому мужчине ему захочется… а мне, мне разве не хочется именно этого? Но ведь можно просто общаться. Или не просто. А танцы… это же не примитивный намёк, это… стыдно-то как!”
Ей на самом деле было не по себе. До этого момента, несмотря на измены Кирилла, она блюла супружескую целомудренность. Всё тайное, рано или поздно становится явным. Что будет, если Кирилл узнает? Планета круглая. Мы можем не знать, что кто-то не в меру любопытный и внимательный может быть невольным наблюдателем. И тогда всё.
“Что именно всё, что именно?! Какое право Сулакшин имеет меня судить? Ни-ка-ко-го! И всё-таки… дело вовсе не в нём, во мне. Что если, если я на самом деле влюблюсь, если не смогу, без его объятий, без губ, без близости, что будет тогда… что-что-что!!! Какая же я… дурында. Нет, нужно бежать, пока это не зашло далеко. Надо узнать в администрации, когда можно отправиться обратно”.
– Ромчик, сыночек, ты не обидишься, если я покину тебя? Время близится к вечеру, путь неблизкий.
– Конечно, мам, сам хотел предложить тебе ехать домой. Папа будет волноваться.
– Папа?!
– Ну да, папа. И Варюха.
– Какой ты у меня взрослый. Тогда провожай.
Оказалось, что следующий речной трамвайчик будет только утром, последний автобус до железнодорожной станции уже ушёл. До электрички через лес семь километров. Для человека привычного идти чуть больше часа, а ей… часа полтора.
– Если поторопиться, часов в одиннадцать буду дома.
– Мам, почему папа не приехал?
– Вопрос конечно интересный, но ответ на него я не знаю. Вернёшься домой – сам спросишь.
– Ладно, – скуксился сын, и зашвыркал носом.
– Ну, ты чего, Роман Кириллович. Мужчины не плачут, во всяком случае, по такому поводу. Ты же знаешь, как он занят.
Минут через пятнадцать, когда забор лагеря скрылся из поля зрения, её неожиданно догнал Андрей.
– Ну, куда ты на ночь глядя? Я прогноз погоды смотрел. Пионерский костёр переносится на завтра, танцы тоже. А вечерние посиделки с песнями под гитару состоятся. Оставайся. Пожалуйста! Посмотри на небо, видишь, на востоке чёрная туча, это гроза. Не успеем мы до станции дойти. Промокнешь, не дай бог простынешь, я себе этого не прощу.
– Не сахарная, не растаю.
– Упрямая, да! Ладно, пошли. Я на всякий случай целлофановый плащ захватил.
– Надо же, какой заботливый. Не надо меня провожать.
Первые капли застучали вслед за штормовыми порывами ветра минут через пятнадцать.