– Я предупреждал. До лагеря полчаса ходьбы, до станции почти час, если дорога не раскиснет. Я в этой местности впервые. С дороги не собьёмся, но приключения обеспечены.
– Чего тебе от меня надо, зачем я тебе!
– Спроси чего-нибудь полегче. Сердцу не прикажешь.
– Божечки, юноша никак влюбился. В кого, я тебя спрашиваю, в старуху!
– Сколько тебе лет, бабушка, мне – двадцать шесть.
– А мне… тридцать пять. Понимаешь, тридцать пять. Столько не живут.
– Дура.
– Это я… я дура, да!!!
– Ты-ты, кто же ещё. Слушай, Инга, нельзя дальше идти, точнёхонько заболеешь. А если молния…
– Не твоё собачье дело! Кто ты мне, кто, я тебя спрашиваю!
– Никто, дед Пихто. Видишь, впереди что-то светится, наверняка жильё. Постучимся, может быть пустят. Я не навязываюсь. Мы же договорились – решать тебе.
– Что ты сказал… договорились… когда, о чём, с кем? Я тебе ничего не обещала. Ты что себе возомнил, мальчишка, поцеловал, значит, можно командовать, да!
Андрей схватил Ингу за руку, и поволок. Она сопротивлялась. Ей было обидно за собственное упрямство, за то, что ведёт себя как капризная девчонка: думает одно, а поступает совсем наоборот. А все оттого, что не может избавиться от наваждения, потому, что необходимо выбрать один из двух абсолютно неприемлемых вариантов. На одном полюсе непонятная влюблённость, на другом – семья и стабильность.
“Почему… ну, почему нельзя выбрать нечто среднее: например, жить с Кириллом, воспитывать детей, ничего не меняя, а любить Андрея?”
Мысли мгновенно отлетели куда-то после нескольких подряд оглушительных раскатов грома, после которых небо разрезали ослепительно сверкающие молнии, одна из которых врезалась в одиноко стоящее дерево, расщепила его, и подожгла.
Вот когда Инга по-настоящему испугалась.
– Бежим скорее.
– Андрюшенька, миленький, мне страшно.
– За меня держись, не отставай. Мы почти у цели.
В это мгновение порыв ветра завалил берёзу в нескольких шагах от направления их движения.
– Ничего себе. Мы с тобой в рубашке родились. Скорее под навес.
В окне дома горел свет. Андрей постучал.
– В окно выглянуло морщинистое лицо, – кто это в такую погоду шастат? Сейчас открою. Мокрые-то. Здеся, в сенях раздевайтеся, в хату нечего мокрое тащить. У меня слуг нет. Вона в углу жестяная ванна, в неё отжимайте.
– Бабушка, – попросила Инга, – можно я не буду раздеваться?
– Не можно. Меня что ли стесняешься? Скидавай наряд, сушить у печки повешу. Сейчас одеяло принесу. Мне спать пора, рассиживать с вами некогда. Чаем напою, и в люлю. Здеся будете ночевать, на сене. Не вздумайте чего зажигать, хату спалите.
– Как же мы без света?
– Не нравится – топайте дальше. Мой дом – мои правила.
В горнице пахло пряными травам и хлебными сухарями. Хозяйка налила чай без сахара, поставила перед гостями миску с густым вареньем, и холщовый мешочек сухарей, – боле у меня ничего нет. Картоху варить не буду – долго. Спать хочу. Встаю я рано. Если дождь закончится, с утра вас и направлю. Гостей не жалую. Если бы не гроза, ни за что не пустила бы. До ветру на улицу бегайте, и не шалите. Я чутко сплю.
А посветить нам можете?
– Ага, пустите погреться, а то так есть хочется, что переночевать негде. Идите уже, там, на сене, половичок лежит, а одеяло только одно. Под голову полено положите. У меня здесь не гостиница.
– Спасибо, бабушка, – сказал Андрей, – вы очень добры.
– Без тебя знаю. Говорливый больно.
Половичок был размером метр на метр, не больше.
– Ложись, накрывайся, – предложил мужчина.
– А ты?
– Я привычный.
– К чему?
– Ко всему привычный.
– Замерзнешь. Да и мне что-то холодно. Ложись со мной.
– Скажешь тоже. Ты ведь жена… и это… мать.
– Вот именно, мать. Значит, в ответе за тебя. Только, чур, не приставать.
– Больно надо.
– Бр-р-р, – вдруг застучала зубами Инга, – обними меня.
– А как же муж, что он скажет?
– Мне без разницы, что он скажет. С любовницей небось спит.
– Я сразу понял, что у тебя что-то не так.
– Ой, – пискнула Инга, почувствовав руки Андрея на пояснице, а губы на шее.
– У тебя волосы персиком пахнут, и подмышки тоже.
– А ты… дотронься ещё раз до груди.
– Ты же просила не приставать.
– Передумала. Ты такой горячий.
– А ты… как ледышка. Можно я нос у тебя в ухе погрею.
– Я щекотки боюсь.
– Я тоже. Какая ты…
– Какая?
– Не знаю. Сладенькая, спелая.
– Давай целоваться.
– Давай. Так теплее.
– Андрей…
– Что, Инга Валентиновна.
– Я… правда, ещё не старая?
– Для кого как.
– Для тебя.
– Для меня в самый раз.