Что-то ещё…
Нет, не могу вспомнить.
Я села в кровати. Осмотрелась по сторонам, ничего не понимая.
Где я?
Крашеные стены. Пластиковые окна. Закрытые жалюзи.
Кровать, тумбочка. Букет роз.
Больница?
Нет, к чёрту подробности! Кто я?
Опустила взгляд на руки.
Молодые, слегка покрытые золотистым загаром. Узкие кисти с длинными пальцами и хорошей кожей. На маникюр пора бы сходить: у кромки лака розовая полоска ногтя. На правой ладони запёкшиеся ранки, словно чем-то процарапанные.
В целом, чьи бы ни были эти руки, ими можно гордиться, решила я, глядя на тонкие запястья, проступающие сквозь кожу венки. Подумала, как о чужих, потому что совсем их не помнила.
А они мои? Я дотронулась одной рукой до другой, сцепила пальцы в замок, сжала кулаки. Похоже, мои, но почему я их не узнаю, не чувствую своими, словно вижу в первый раз? И этот ожог у основания большого пальца ни о чём мне ни говорит. И цвет маникюра сливочный, матовый ни о чём не напоминает. И даже ранки на ладони не вызывают ничего в памяти.
Я растерянно оглянулась, сидя в кровати.
Осмотрела весёленький ситчик больничной сорочки в мелкий синий цветочек, вроде васильков.
Ощупала голову: длинные спутанные волосы.
Потянула концы волос к себе. Тёмные, каштановые, тонированные.
Странно, почему-то мне подумалось, что я блондинка. Может, из-за пустоты в голове?
— Эй, здесь есть кто-нибудь? — спросила громко. И свой сиплый голос тоже не узнала. Прочистила горло. — Лю-ди!
Дверь вздрогнула всем своим хлипким существом, отделяясь от косяка.
— Ну, слава тебе, господи! Доктор, она очнулась! — крикнули с той стороны.
И лишь потом, шаркая ногами, в палату вошла пожилая санитарка в белом халате и повязанной на голову косынке из того же василькового ситчика, что был на мне, а за ней — статная молодая доктор в розовом брючном костюме, что определённо претендовал на звание элегантного.
— Здравствуйте! Я ваш врач Светлана Игоревна. Рада, что вы, наконец, с нами, Альбина.
Голос у врача тоже был элегантный, если, конечно, так можно назвать голос. Но её был именно таким — изысканно глубоким, бархатистым, грациозно мелодичным, стройным и холёным, как и вся доктор от узла русых волос на затылке до мягких кожаных туфель того же нежного оттенка бекона.
«Альбина?» — мысленно примерила я на себя незнакомое имя.
Где-то я слышала, в женском имени обязательно должна быть «Л», а в мужском «Р». «Л» — энергетически светлая, женственная, «Р» — энергетически сильная, мужская. Не знаю, зачем мне эта информация на фоне того, что я даже собственного имени не помню, но пусть будет, вдруг пригодится. По крайней мере, теперь я знаю, что хотя бы со светлым женственным у меня всё в порядке.
— Как себя чувствуете? — профессионально внимательно смотрела Светлана Игоревна.
Меньше всего мне сейчас хотелось отвечать на её вопросы. И слушать её бодрый голос. И видеть её скуластое ухоженное лицо.
Хотелось закрыть глаза и заснуть. Досмотреть тот сон про восемнадцать сантиметров. Не помню, о чём он, но, кажется, мне понравился. Проснуться в месте, которое я знаю. Человеком, которого помню. Проснуться самой собой.
Но доктор ждала ответа.
— Хорошо. Наверное, — я пожала плечами. — Я попала в аварию? — слепила я в общую картину обрывки сна, что видела перед тем, как пришла в себя.
— Рада, что вы помните, — улыбнулась доктор.
«Рано радуетесь, ни черта я не помню», — даже с каким-то злорадством подумала я: не знаю почему, но эта красивая доктор мне не нравилась. Было в ней что-то высокомерное, что ли, мне даже показалось, ревнивое. Но посмотрела я на неё с надеждой:
— А кто я?
13
Улыбка на лице доктора поблёкла.
— Ясно, — кивнула она и уселась на край моей кровати. — Вы Альбина Викторовна Арбатова, вам двадцать восемь лет судя по данным паспорта, водительских прав и документов на машину. Вы в больнице. Три дня назад вы не справились с управлением, и ваша машина врезались в грузовик.
Она сделала паузу, видимо, давая мне время осознать услышанное и внимательно наблюдая за моей реакцией.
Реакции не было.
Словно она говорила не обо мне, а о каком-то незнакомом человеке.
Мне даже хотелось сказать: «Жаль. Надеюсь, она не сильно пострадала, эта Альбина Викторовна Арбатова, двадцати восьми лет, и её машина подлежит восстановлению?»
Из-за открытых санитаркой жалюзи в палату ворвался солнечный свет, из приоткрытого окна — свежий воздух, уличный гомон, звук громыхающего по рельсам трамвая, запах дождя.
Выглянули верхушки покрытых нарядной листвой деревьев.