В музее дружбы
Наверное, нигде в мире нет такого музея.
Подъезд его, охраняемый пушками-ветеранами, — самое людное место на тихом бульваре Скобелева. С утра дежурят здесь ватаги школьников, подстерегают советских туристов. Кидаются к ним, окружают, суют свои адреса. Суют молча: верно, боятся сделать ошибку в русском языке. Уверены, что поймут и так, что русские сверстники получат их адреса, напишут…
Чтобы послушать экскурсовода, я присоединился к туристам и не пожалел об этом. Юная девушка, трогательно искренняя, с тем мягким золотистым блеском в темно-русых волосах, какой бывает у македонок, вся сияла, водя нас из зала в зал.
В окна било солнце… Впрочем, я не уверен, что оно проникало сквозь шпалеры тополей. Но мне так представляется сейчас, когда я вспоминаю этот необыкновенный музей. В нем не было холодка официальности, нередко присущего музеям.
Девушка рассказывает о героях Шипки, Плевны. Да так, будто они стоят тут, среди нас.
Это чувство не покидало меня в музее.
На стенах портреты знаменитых патриотов Болгарии. Почти в каждой биографии: «учился в России», Но они не только учились у нас. Вот Димитрий Благоев, революционер болгарский и русский. В нашу историю он вошел как создатель одной из первых в России социал-демократических групп. Благоев редактировал первую русскую пролетарскую газету «Рабочий». Его высоко ценил В. И. Ленин. Высланный из Петербурга на родину, Благоев встал в первые ряды болгарских революционеров. Он основатель социал-демократической партии Болгарии, учитель Георгия Димитрова.
Вот рабочая семья Димитровых. Тодор Димитров замучен в софийской охранке, Никола, участник русской революции 1905 года, подпольщик, погиб в сибирской ссылке… Это братья Георгия Димитрова.
А вот горячие слова Георгия Димитрова.
«Для болгарского народа дружба с Советским Союзом так же необходима, как солнце и воздух для каждого живого существа».
Вторая мировая война. Царь Борис братается с Гитлером. Болгария в состоянии войны с Советским Союзом. Под ружьем двадцать три болгарские дивизии. Царь и его приспешники грозят нашей стране, напутствуют свое воинство, но… армия не двигается. В Берлине у Гитлера очередная истерика. Болгар нельзя отправлять на фронт. Они повернут штыки…
Ни один полк болгарской армии, ни один солдат не воевали против нас.
На чьей стороне болгарский народ, о том сказали выстрелы партизан. Старики припоминали гайдуцкие тропы, пещеры, перевалы, откуда удобнее бить врага. Снова загремели горы — Стара Планина, Родопы.
Партизаны брали себе клички «Суворов», «Чапай» и даже «Максим» — в честь героя полюбившегося фильма.
Мы узнали и о подвиге «болгарской Зои». Так прозвал народ свою героиню Велу Пееву.
В тяжелом бою ночью Вела была тяжело ранена и потеряла сознание. Когда она очнулась, в горах стояла мертвая тишина. С трудом поднялась, побрела искать своих. Жительница города, она плохо знала горы.
Вела разрешала себе недолгий отдых в сторожке, в шалаше охотника, и шла дальше, голодная, стиснув зубы от боли, стягивая затвердевшим бинтом гноящуюся рану. Шла с одной только мыслью — добраться к своим, снова сражаться.
Жандармы выследили ее. Им приказано было взять партизанку живьем. Они окружили Велу, сулили ей прощение, деньги. Она отвечала пулями.
Народ чтит место гибели Велы Пеевой — выемку в скале, где остались стреляные гильзы и кровь.
Победу и во второй раз принесла братская страна. Наступило 8 сентября 1944 года. В Болгарии — советские воины.
Они еще не дошли до Софии, а иго фашистов уже кончилось. Всюду, в городах и селах, из гущи народной рождается новая власть. Радио разносит голос Георгия Димитрова.
Закаленная в испытаниях дружба крепка и сегодня. Юная хозяйка музея говорит нам о советских тракторах, которые выручили крестьян в первую послевоенную весну, о помощи Советского Союза и машинами, и специалистами, о том, как при содействии друзей сооружаются болгарские заводы и электростанции, добываются уголь и металлы.
Мы выходим из музея, как из дома наших близких.
На бульварах
Бульвары, бульвары… Пройдемся по ним, они откроют нам истинный облик Софии.
Я говорил о контрастах Софии; но они гаснут, как только покидаешь ее центр. Правда, на плане города указаны еще две мечети, две-три старинные церквушки, но я их не видел. Наверно, их скрыла от меня стена зелени. А слепых мазанок, глиняных дувалов, караван-сараев времен турецкого ига и не отыщешь: все это давно похоронено под гладкими светло-серыми плитками мостовой, на которые так приятно ставить ногу.