Лежат под стеклом немые участники походов: компасы и подзорные трубы времен Магеллана, лоция с поэтичным заглавием «Маленький морской светильник», напечатанная еще в 1686 году.
А вот разрисованная филигранная лодка. Даже на лопастях весел плещутся и скалят зубы фантастические водяные твари. В такой лодке возили Наполеона. Он весьма интересовался Антверпеном, намереваясь использовать его как «пистолет, направленный в сердце Англии».
По приказу Наполеона здесь вырыли первые искусственные бассейны. Ведь появились большие суда и для них Антверпен был доступен только в часы прилива. В бассейнах эти суда спокойно стояли, запертые шлюзами, и по высокой воде уходили.
Теперь в порту много бассейнов. И к тому же есть шлюзы, регулирующие уровень самой Шельды.
В музее есть модели и новейших лайнеров. Здесь демонстрируются материалы по десятилетнему плану развития порта, который начали претворять в жизнь в 1956 году.
Кроме новых бассейнов в плане новый шлюз: надо еще выше поднять уровень Шельды, чтобы дать дорогу огромным супертанкерам. На очереди углубление бельгийских каналов для приема новых большегрузных барж.
Кстати сказать, работы подвигаются медленно. Тормозит их другая статья расхода в бюджете Бельгии, как мы знаем, очень крупная — на вооружение…
Я подошел к окну музея. За стеклом — живое продолжение экспозиции. Холодная, встревоженная ветром Шельда, заиндевевшие скаты пакгаузов, вереница пароходов, словно примерзшая к бетонной окантовке берега.
Иногда мимо замка, совсем близко, проплывает океанский пароход, кажущийся великаном на неширокой Шельде. Он заглядывает в залы музея, в чащу карликовых труб и мачт, будто ищет своего предка.
Антверпен фламандский
Уже стало смеркаться, когда я вышел из замка Стеен. Матросские кабачки плеснули на улицу пульсирующий свет вывесок и механическую музыку радиол. Вьюжный ветер загоняет меня в узкий, зигзагообразный переулок, и я шагаю куда глаза глядят, без всякой цели. Дома словно ощупью бредут в полумраке, держа старинные, тяжелые фонари.
На углу, справа, подмигивает неоном «Приют моряков», а напротив яростно рассыпает рубиновые искры его конкурентка «Калифорния». До меня еще долго доносятся голоса стертых пластинок и разноязычный гомон, сочащиеся из баров. В один из них я забежал на минутку. Тесно, жарко, стены обклеены рекламой и портретами розовых кинокрасавиц.
Я заглянул в маленький дворик старого дома и был вознагражден. Вот Здесь все истинно бельгийское. У крылец пудовые табуретки, на стене дома высохший дикий виноград и огромная трехэтажная скворечница, какую встретишь только во Фландрии.
Наутро я продолжил изучение фламандского быта в доме гильдии мясников, превращенном в музей.
Мое внимание тотчас привлек большой добротный макет богатого фермерского дома. В первом этаже кухня, настоящий храм обжорства. Огромный очаг с вертелами и крючьями, чтобы жарить целые туши. Полки прогнулись под тяжестью тарелок. Сияют медные кастрюли, ножи длиной с добрую саблю и прочие доспехи рыцарей обеденного стола. А на втором этаже две кровати для супругов, каждая двухспальной ширины.
Должно быть, из такого дома попала в музей народная, лубочная аляповатая картинка. По ступенькам поднимается человек. С каждой ступенькой он становится старше, постепенно обрастая усами и бородой. Надписи поясняют, что в тридцать лет для него только-только кончилась юность. Если к этому времени он успел скопить деньги — пусть женится, хотя такой брак следует считать очень ранним. Полная зрелость наступает лишь в пятьдесят лет…
Букет цветов, полученный невестой в день свадьбы, было принято хранить на стене под стеклом, так же как пряди волос умерших родственников. По воскресеньям, собираясь в церковь, надевали сюртуки из плотного сукна, пышные платья, отделанные «вечными» брюссельскими кружевами.
По деревням разъезжал на лошадях театр марионеток. Вот его крупные, грубо вырезанные куклы со свирепыми, большеротыми физиономиями. А вот игрушка, сделанная для домашней забавы, — сундучок в виде гроба. Видишь такую сценку: к сундучку подталкивают оторопевшего гостя, предлагают открыть… Крышка откидывается, и из гроба выскакивает жуткая голова, разодранная смехом от уха до уха. Это выдумка здоровяка фламандца, захотевшего поиздеваться над смертью…
Выходя из музея, вы возвращаетесь из прошлого века в нынешний, на главную улицу с ее рекламами, универмагами и фильмами «секси». Но под привозным и стандартным вы все-таки отыщете черты Антверпена фламандского.