— Ой, медвежонок! — облегчённо и обрадованно воскликнула Ишика. Её глаза загорелись интересом. — Плюшевый!
— Я не медвежонок, тем более не плюшевый, — недовольно пробасила рассерженная розовая игрушка. — Я командовал дивизией, когда ты под стол пешком ходила, девочка!
— Ого! — Ишика повернулась к Насте. — Он это серьёзно?
— Угу. Его мозги взяты от боевого пехотного робота.
— Обалдеть! — Восторгу Ишики не было предела. — А можно его потрогать? — она испуганно потянулась к медведю.
— Но-но! — тот сделал шаг назад, протестующе вздевая передние лапы вверх, но Ишика поймала его, и, взяв на руки, начала его щупать.
— Ай! Щекотно!
— Ой какой миленький! — обрадовалась Ишика.
— Эй, поосторожнее! Ты меня за кого принимаешь? — возмутился медведь, пытаясь отпихнуть от себя Ишику.
— А как его зовут? — спросила та у Насти.
— Слава.
— Очень приятно. А меня — Ишикава. Или просто Ишика, — девочка улыбнулась медвежонку. Тот хмуро глянул на неё, но вырываться перестал. Помолчав несколько секунд, он спросил:
— Может поставишь меня на пол?
— О, конечно, — она осторожно поднесла его к полу, и подождала, пока Слава встанет на задние лапы.
— Ты, наверное, очень богатая, раз у тебя такая игрушка…, — заметила Ишика.
— Неа, — помотала головой Настя-Ленина. Медведь в это время возмущённо пробасил: «Кто это тут игрушка!?», но на него никто внимания не обратил. — Мне его папин друг подарил.
— Всё равно… Настоящий робот-игрушка…, — Ишика вздохнула, а потом спросила:
— Идём умываться и спать?
— А умываться вы в одну ванную пойдёте? — испытывающим голосом спросил плюшевый медвежонок, вставая между девочками. Росту в нём было от силы полметра, поэтому и Ишика и Настя наклонили головы, чтобы видеть его.
— Конечно, — кивнула Ишика. — И одновременно. А что?
— Не обращай внимания: у него бывает паранойя, — отмахнулась Настя.
— А, ну тогда ничего. Идём.
— Как такое могло произойти!? — Диктатор хмуро обвёл взглядом собравшихся. Никто глаз не опустил, но все чувствовали себя неловко. Помолчав и испытующе оглядев своих соратников, Диктатор добавил:
— Вы хоть понимаете, чем это грозит? Просторное помещение занимал лишь один узкий прямоугольный стол, во главе которого сидел сам Диктатор, а по обе стороны стола — восемь его товарищей. Окна были занавешены тяжёлыми плотными пуленепробиваемыми портьерами из эластичного броневолокна. В зале царил полумрак, освещаемый горящим камином, около которого лежала аккуратная поленица о десяток берёзовых брёвен.
— Олег Дмитриевич?
— Да, Прохор Пантелеевич? — Диктатор кивнул Коммунистову — своему соратнику, узурпаткомиссару военного ведомства.
— Думаю, главная вина на мне — я не смог предугадать, что моя дочь решит сбежать из дома.
— Ты мне лучше объясни, Прохор Пантелеевич, почему она это сделала? Зачем утащила с собой Славу? Она разве не понимает, что она — самый лакомый заложник для врагов России?
— Олег Дмитриевич, закидали вопросами Прохора Пантелеевича, — укоризненно покачал головой Матвей Инокентич, сидевший по правую руку от Диктатора Беднякова.
— Так пущай отвечает! — со злобой ударил Диктатор по столу.
— И отвечу! — в ответ хватил по столу Коммунистов, вставая со стула.
— Садись, — приказал Бедняков, зло посмотрев снизу вверх на военного узурпаткомиссара.
— Ты понимаешь, Прохор, что я не смогу дать девочке умереть, если её захватят терористы или любая военная армия. Как и в предыдущие тысячелетия, наша страна ненавидима всеми, хотя и победила. Наверное, потому и ненавидима, что всегда мы побеждаем. Но сейчас другие времена, не Наполеоновские. Ядерное, химическое или биологическое оружие распространено по Земле, словно вода. И времена чести давно прошли. Сейчас солдаты носят не яркие пёстрые мундиры и не зелёную защитную форму, а хамелеон-комбинезоны и чёрные маски. С ними воевать трудно. Понимаешь? А наши семьи — самое уязвимое место нашей страны. Понимаешь?
— Понимаю, Диктатор.
— Хорошо. Отвечать будешь?
— Буду, — кивнул Прохор Коммунистов. Сидевший по левую руку от него узурпаткомиссар по вопросам коммуникаций и электроники, подал ему стакан с минеральной водой. Прохор сделал глоток и ответил:
— Сбежала она, потому как считает, что я плохой.
— Почему? — резко переспросил Диктатор.
— Из-за Чистилища, — просто и кратко ответил Коммунистов.
— Как дитя малое…
— Ну не понимает она ещё всех планов Диктата, — попытался оправдать дочь узурпаткомиссар.
— А ей и не надо понимать наших планов! Ей надо верить отцу! Тебе! — Диктатор ткнул пальцем в сидящего слева от него узурпаткомиссара.
— Трудно мне, — устало и тихо ответил Прохор. — Трудно растить одному дочь, когда меня самого не бывало в последнее время дома неделями.
— Ты жалуешься? — удивился Диктатор. — Кто-то виноват за тебя? Хотел бы время провести с дочерью, передал бы дела заместителям и проводил его с семьёй! Тебе интерактивной системы контроля за делами не хватает? Или чего? Так! — Диктатор обвёл взглядом собравшихся. — Нужно время на семьи — берите это время! Самая дорогая валюта этого мира — это время! Самые дорогие вещи… нет, не вещи, не знаю как сказать, но самые дорогие наши приобретения в этом мире — это близкие нам люди! Они выше и ценнее всего. И нашей высшей валюты — времени, и самого нашего дорого дома — Родины! О Родине всегда найдётся кому позаботиться, есть кому подставить вам плечо в этом деле. А с близкими людьми такое не проканает! Никто не подставит вам плечо, когда вы в ссоре с самыми близкими и родными людьми! Всем ясно? Я ясно расставил акценты? Все закивали, одобрительно угукая. Бедняков повернул лицо к Коммунистову:
— Остальные мои вопросы?
— Медведя она взяла, потому что это её любимая игрушка и ближайший друг.
— А ничего, что он хранит в своей памяти коды к 75 поцентам запусков?
— Она этого не знает…
— Мы можем сменить коды ко всем запускам, — предложил узурпаткоммисар по вопросам коммуникаций и электроники.
— Долго и нудно. Думаю, команда уже дана?
— Ваша правда, Диктатор, — кивнул узурпаткомиссар Хлестов, невысокий и плотненький выходец из Сибири. — Уже меняем.
— Хоть в этом успеваем. А что делать с картами штабов, которые хранятся там же? В памяти Славы? Заменим всю планету?
— С этим никак. Базы, коммуникации и магистрали мы не сможем передвинуть, — покачал головой Коммунистов.
— Вот-вот. Третий вопрос?
— Понимает, конечно, что она хорошая мишень. Но она цель для врагов Диктата, а его она не любит, раз не любит меня, олицетворение оного для неё.
— Слушай, Прохор Пантелеевич, — Диктатор сощурил глаза. — Я тебя расстреляю.
Я тебе серьёзно это говорю. Мы тут убиваемся, строим на руинах страну, Родину! А ты с дочерью наладить отношения не можешь. Какой же ты узурпаткомиссар, если у тебя дома не всё в порядке? И эти твои личные проблемы создают проблемы нам всем — всей стране.
— Я верну её! — вскинул голову Коммунистов.
— Как же, отпустить тебя во враждебную страну? Чтобы из тебя там все секреты Диктата выпытали наркотиками? Я отправлю туда чекистов. Взвод.
— Много, Олег Дмитриевич, — возразил Матвей Инокентич.
— Самое то, — отрезал Диктатор.
— Нельзя чекистов, — отрицательно помотал головой Прохор.
— Почему это?
— Она опять сбежит. Нельзя её силой домой ворочать.
— А что ты предлагаешь? Я не могу тебя послать…
— Только я могу её вернуть. Раз и навсегда, — объяснил Прохор. — Поговорив и убедив.
— Мы можем стереть ему память и заслать как «стёртого» агента. Он будет знать что ему надо найти конкретную девочку и всё. Его брать будет бесполезно — у врага нет нужного оборудования, чтобы вернуть ему память, буде он взят до того, как найдёт свою дочь, — предложил узурпаткомиссар комиссариата труда Хохликов.