Мэджин, опираясь ногами на пол, скрестила их в лодыжках и выпрямилась, отчего грудь ее поднялась. Она знала, что Харрисон обожает ее грудь. Как-то он сказал ей, что если бы ему предложили взять от нее что-нибудь одно, то он взял бы ее титьки. Ей этот комплимент не совсем пришелся по вкусу. Она вообще не могла представить, какой тут может быть выбор. Что станут делать ее разум и ее бедное сердце, если их лишить тела?
Харрисон к виски все еще не притронулся. Он собрался с мужеством и, заглянув в ее мерцающие глаза, спросил:
— Ты еще беременна, детка?
— Нет, — еле слышно прошептала она.
Харрисон отставил свой бокал и встал с кресла. Потом протянул к ней руку, и она, подчиняясь его жесту, тоже встала. Он молча обнял ее. Дышал он с трудом, но сила его объятий от этого не ослабевала. Мэджин ощущала сложное горько-сладкое чувство — одновременно потери и обретения, победы и поражения.
— Мэджи… — сказал он наконец. — Мэджи, я люблю тебя.
Она нежно прильнула к нему и прошептала:
— Я знаю, Харрисон. И я тоже люблю тебя.
Они прижались друг к другу щеками и так какое-то время неподвижно стояли. Когда он откинул голову назад, она увидела, что его глаза поблескивают от влаги.
— Я понимаю, детка, тебе пришлось нелегко, — проговорил он. — И хочу, чтобы ты знала: не за горами день, когда ты станешь моей женой.
Мэджин охватила такая слабость, что она чуть не упала. Но разве можно позволить себе роскошь лишиться чувств в такую минуту? Харрисон наконец сказал именно те слова, которые она так долго ждала от него. Но даже в этот момент триумфа чувство собственного достоинства было важно для нее. Не зная, что еще сделать, она поцеловала его долгим и пылким поцелуем. Затем, прошептав о своей любви, положила руку ему на грудь и возблагодарила Бога, что он дает ей еще один шанс.
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ 19 ноября 1988 года
Бритт и Энтони прибыли в ресторан «Те Tion d'Or», что на Коннектикут-авеню, 73. Перед ними в ресторан вошла большая веселая группа людей.
— У вас сегодня весьма праздничная атмосфера, — сказал Энтони подошедшему к ним метрдотелю.
— Эта компания из Белого дома, господин судья, — ответил тот. — Они чествуют губернатора, который при президенте Буше будет возглавлять аппарат Белого дома.
Энтони повернулся к Бритт.
— Надеюсь, соседство кучки счастливых республиканцев не помешает нашему маленькому торжеству, дорогая.
— Конечно нет, — смущенно ответила она.
— Особый случай, господин судья? — поинтересовался метрдотель.
— Миссис Мэтленд получила право на адвокатскую деятельность, вот мы и решили это отметить, — с гордостью сказал Энтони.
— Ох, Энтони… — прошептала Бритт, легонько дернув его за рукав.
— А что? Я думаю, что весь мир должен знать об успехах моей жены, — шепотом же ответил он ей. — Это событие вполне того стоит.
Метрдотель, проводив их к месту, исчез и тотчас появился с двумя глянцевыми папками меню в руках.
— Прошу, — сказал он, кладя меню на стол. — Поздравляю вас, миссис Мэтленд, со счастливым событием. — И, повернувшись к Энтони, добавил: — Не сомневаюсь, что нам для столь торжественного случая удастся подыскать вам бутылочку особого шампанского, если не возражаете, сэр.
— Прекрасная идея.
— Немедленно пошлю официанта за вином, — сказал метрдотель и удалился.
— Ну, Энтони, если бы я знала, что ты тут такое затеешь, я бы предпочла остаться дома.
— Разве я могу не гордиться твоими успехами, Бритт? Уж ты позволь мне это, дорогая.
Она не без усилий улыбнулась в ответ; глаза ее блестели — ей с трудом удалось сдержать набегающие слезы. Чем лучше относился к ней муж, тем труднее становилось ей справляться с тем мучительным стыдом, который она испытывала. Вот уже три недели прошло, а свершенный грех не давал ей покоя, изнуряя душу. Она пыталась справиться с этим, и порой ей почти удавалось забыть о случившемся. Но потом вина перед Энтони вдруг опять накатывала на нее. Душа изнывала под этой тяжестью, ей непереносимо хотелось сознаться во всем мужу, чтобы стало хоть немного легче. Но она помнила совет Элиота: молчать ради блага самого Энтони.
— Итак, родная, скажи мне наконец, — заговорил Энтони, — каковы твои планы? Вот уже несколько часов ты молчишь об этом. Может, тебе трудно решиться на что-то определенное?