Борис вышел на улицу и в наступивших сумерках увидел на противоположной стороне человека, который упорно делал вид, будто ничем не интересуется.
Борис постоял, прикуривая у ворот. Потом зашагал к рынку. Из ворот вышел второй человек и двинулся за ним.
Так они дошли до рынка. Несмотря на поздний час, там еще было многолюдно. Не торопясь, Борис шел сквозь толпу, незаметно посматривая, не отстал ли от него провожатый. Но тот, видимо, был не новичком в таком деле и ухитрился очутиться рядом с Борисом, когда тот подошел к одному из ларьков, за прилавком которого стоял молодой черноволосый парень.
— А! Здравствуй, гражданин-товарищ! — сказал он Борису. И, внимательно посмотрев на его лицо, добавил: — Что имеешь? Сахарин? Мыло?
— Сахарин будет завтра, сейчас, Костя, бутылку вина нужно.
— Вино! — сказал Костя, глядя в сторону непрошеного свидетеля. — Видали, опять ему вино, будто у меня винный погреб. Ну да ладно!
Он нагнулся и достал из-под прилавка большую темную бутылку.
— Три миллиона!
— Бога побойся, Костя, ты ж православный…
— А ты бога не боялся, — горячо подхватил Костя, и у прилавка вспыхнул обычный на ростовском рынке горячий торговый разговор.
…А тем временем не менее горячий разговор продолжался в комнате небольшого домика неподалеку от базара.
— Я не понимаю ваших обвинений, — говорил, расхаживая по комнате, Филатов. — Я знаю только одно: никто в тот трудный час не пришел ко мне на помощь, хотя я знаю, что у штаба была такая возможность. Совершенно верно поступила и Анна — этот корнет был для нас единственной надеждой. Не к Новохатко же ей было идти!
— Но вы, по крайней мере, убедились ли хоть в том, что это за человек? — спросила Валерия Павловна.
— Вам недостаточно того, что он, рискуя жизнью, спас Ивана и в ближайшее время устроит побег из тюрьмы Жоржа Попова? — вмешалась в разговор Анна Семеновна.
— Откуда такое всемогущество? — Валерия Павловна тонко улыбнулась.
— У него куча денег, — ответил Филатов. — Кроме того, масса знакомых. Он каким-то образом связан родственно с епископом Филиппом. Между нами говоря, я подозреваю, что он — его сын.
— Что вы говорите? — Валерия Павловна даже приподнялась в кресле. — А он что, действительно корнет?
— В этом у меня нет никаких сомнений. — Филатов подошел к маленькому письменному столу, стоявшему в углу комнаты на причудливых резных ножках. — Анечка, посмотри, закрыта ли там дверь, — сказал есаул и открыл ящик.
— Вот, глядите, что я здесь обнаружил. — Он вынул из ящика фотографию и передал ее Валерии Павловне.
На снимке с отштампованной золотой маркой екатеринодарского фотографа Манштейна были запечатлены на рисованном фоне гор три офицера. Слева, картинно положив руку на эфес сабли, стоял корнет Бахарев.
— Вот этого, который сидит в кресле, — сказал Филатов, — я отлично знаю. Штабс-капитан Трегубов, корниловец, участник «ледяного похода».
— А он, я имею в виду корнета, знает о существовании нашей организации?
— Думаю, что догадывается, — ответил есаул, — но у него на этот счет свои убеждения. Он давно разочаровался во всяких организациях и действует на свой страх и риск.
— Но ведь помогает же ему кто-нибудь? — удивленно спросила Валерия Павловна.
— Ну, это люди другого плана — черный рынок, контрабандисты, коммерсанты. Отсюда и деньги, которых у нашего корнета больше, кажется, чем у наших общих знакомых.
Последние слова произвели на Валерию Павловну особое впечатление. Она задумалась.
— Во всяком случае, — сказала она наконец, — пока Бахарев ничего не должен знать о существовании нашего штаба. Я посоветуюсь. Постарайтесь узнать получше о его связях с епископом Филиппом.
— Я знаю, что на днях он получил от него письмо, — сказала Анна Семеновна, — но он носит его все время с собой.
В дверь постучали. Вернулся Бахарев. Улыбаясь, он поставил на стол бутылку вина.
— Настоящее Абрау-Дюрсо, — сказал он с торжеством, — за подлинность ручаюсь. Этот грек, конечно, порядочная шельма, но за деньги представит хоть слона.
Визит Валерии Павловны продолжался еще часа два, она собралась уходить только поздно вечером. Корнет счел своим долгом проводить ее. Она милостиво согласилась.
Выходя из ворот, Бахарев снова заметил фигуру, маячившую на противоположной стороне. Улицы были уже почти пусты, поэтому второй провожатый шел на приличном отдалении, ловко меняясь со своим напарником. В их работе чувствовалась профессиональная сноровка.