— Боже мой! — говорила, несколько разомлев от старого вина, Валерия Павловна. — Когда же все это кончится, этот мрак, тревога? Это не может продолжаться вечно.
— Правда восторжествует, — сказал Бахарев.
— Вы уверены в этом?
— Я за это борюсь.
Они вышли на Садовую улицу, и Валерия Павловна, поблагодарив своего кавалера, рассталась с ним.
Две тени сопроводили Бориса обратно на Торговую. Он шел спокойно и вдруг поймал себя на мысли о том, что впервые доволен слежкой за собой. Все идет как надо. Не следует только торопиться. Надо стоять твердо: не они мне нужны, а я им.
НАСЛЕДСТВО БЕДНОЙ МАТУШКИ
После визита Валерии Павловны на Торговую улицу три дня было относительное затишье. По совету Бахарева Анна Семеновна навестила свою старую квартиру. Дворничиха, увидев ее, всплеснула руками:
— Барышня! Да где же вы пропадали! А вас тут спрашивали…
Пробормотав что-то невнятное насчет тети, Галкина собрала свои вещи, не забыла и заветный флакон с эфиром. Вскоре она вернулась обратно к своим покровителям и доложила, что ее кто-то разыскивал.
Бахарев устроил военный совет. На нем было решено, что Филатов с Анной пока останутся жить здесь, на Торговой.
— А у меня, господа, — сказал Борис, — есть еще одна квартира. Сказать по чести, мне тяжело идти туда. Это квартира моей покойной матушки, здесь, недалеко, на Таганрогском проспекте.
— Там кто-нибудь живет сейчас? — осведомился Филатов.
— Воспитанница моей матушки, Вера.
— А это не опасно? Ваше появление после стольких лет…
— Видите ли, — вздохнув, сказал Бахарев, — кроме этой женщины, Веры Никифоровны, меня там никто не знает. Дело в том, — тут он замялся, — что с моим рождением связаны некоторые обстоятельства… словом, я родился и вырос вне дома. Так было нужно… В общем, решено! — добавил он категорически. — Я перехожу туда, Вера меня приютит, так будет удобнее.
Когда после этого разговора Бахарев на минуту вышел из комнаты, Анна Семеновна с горящими глазами зашептала Филатову:
— Я же говорила! Мне теперь все ясно! Он — сын епископа Филиппа.
— Какой же может быть сын у монаха?
— Незаконный, конечно.
— Может быть, — согласился Филатов, — во всяком случае, я уверен, что он порядочный человек и его можно привлечь к серьезной работе в нашей организации.
Корнет Бахарев нравился Филатову с каждым днем все больше. Во-первых, он за свои деньги приобрел для есаула новые документы на имя Василия Маркова. Документы были куплены у того же грека на базаре, у которого Бахарев доставал вино. Торговать бумаги они ходили вместе. Филатов, выходя из дома, тщательно осмотрел свой пистолет и сунул его в карман.
— Напрасные предосторожности, — спокойно сказал Бахарев. — Я вчера говорил с Костей, он знает, когда на базаре предполагается облава. Сегодня не будет. Этот Костя связан с контрабандистами, я уже не раз убедился в этом.
— Хорошие же у вас друзья, — с некоторой иронией заметил Филатов.
— Что поделаешь! — Бахарев улыбнулся. — По крайней мере, они надежны, пока им платишь. А вы вот, Иван Егорович, не очень спешите к своим друзьям..
Борис увидел, что попал в цель. Филатов помрачнел.
— Это серьезная организация, — сказал он. — Я всецело доверяю вам, Борис Александрович, но пока мне не хотелось бы касаться этой темы, я просто не имею права.
— Ну, не будем! — ликуя в душе, подхватил Бахарев. Это был первый случай, когда есаул прямо сказал слово «организация».
Грек Костя торговался с ними долго и упорно.
— Ты посмотри, какой документ! — говорил он. — Печать! Нет, скажи, ты видел такой печать? С такой документ иди Константинополь, иди обратно — честь будут отдавать!
Наконец сделка была завершена. Есаул принял документы и упрятал их в карман. На обратном пути они долгое время шли молча. Филатов о чем-то размышлял. Наконец, уже у самого дома, он остановился и, глядя себе под ноги, сказал:
— Вы меня простите, Борис Александрович, но я должен задать вам вопрос. Я, конечно, понимаю и ценю, я обязан вам жизнью, но все же честь офицера заставляет меня спросить вас: каким путем добыты те деньги, которые вы на меня тратите? Мне это небезразлично.
Борис помолчал. «Ах ты, сволочь, — подумал он. — Ломаешь благородного. Ну, погоди!» И тут же с вежливой и немного печальной улыбкой ответил:
— Я понимаю вас, Иван Егорович. Но ради бога, не считайте меня низким спекулянтом или того хуже (здесь последовал протестующий жест Филатова). Эти деньги — наследство моей бедной матушки. Я считаю, что она одобрила бы цели, на которые я их расходую.