Алик чертовски умело выгибает одну бровь, потом другую, и как него получается? Чтобы без морщин на лбу? Репетировал, наверное, перед зеркалом. По задумчивому взгляду понимаю, переваривает полученную информацию. Еще бы! Проворонить такое. Тут дело и до суда может дойти. Потом вдруг кашляет. Раз, другой, прикрыв кулаком рот, и странно смотрит на меня. Точно нервы. Его сейчас не то, что с женской консультации, со всей больницы попрут! Бабёнка-то при деньгах!
Но он вдруг не выдерживает и начинает ржать. Как конь.
Чем сбивает меня с толку. Не до такой же степени! Как можно быть столь бесчеловечным?
Я в растерянности опускаю руки.
И что тут скажешь, когда он подпрыгивает в кресле, скрючившись и держась за живот, и ничего, кроме осипшего подвывания, не произносит.
В кабинет вплывает недовольная пациентка. Она уже оделась и притормаживает рядом, лицезря очумевшего Алика.
— Может, водички? — мне вдруг становится страшно за него. Видимо, крыша поехала на нервной почве. Сначала я опозорила его на вечеринке, теперь на работе. Если диагноз подтвердится, ему хана.
Но Алик лишь машет на нас рукой, чтобы отошли.
Отходим. Он успокаивается и извиняется перед Викторией, предлагая сесть. Я стою. Культурно объясняет, что у нее все в порядке и выпроваживает. О моем диагнозе ни слова. Хоть я и кашляю, и подмигиваю, и даже незаметно стучу ногой по ножке стола. Отпускает домой вот так, просто так, чем совершает еще большую диагностическую ошибку.
Дамочка уходит рассерженной. Алик, кроме всего прочего, сообщает, что делать ей тут больше нечего, а если она еще раз появится, обследовать ее буду снова я.
Вплотную прижимаюсь к столу и становлюсь в позу Виктории, вот только бюст надежно спрятан под халатом.
— Ты с ума сошёл? — говорю, отчётливо разделяя каждое слово. На всякий случай для большей убедительности, кручу пальцем у виска. — Я же тебе сказала! У нее рак! Видел бы ты эти опухоли!
— Я видел, — спокойствие в его голосе поражает, и я так и замираю с поднятым пальцем.
— И что? Видел и отпустил?
— Отпустил и послал, — теперь он смотрит серьезно и немного жалостливо. Вздыхает, отворачивается и берет телефон. На дисплее высвечивается фото красивой девушки, и создаётся впечатление, что это не просто заставка из интернета. — Потому что задолбала до лысых чертиков. А в грудях у нее не опухоли, а низкокачественный силикон. Учиться тебе ещё и учиться, Алла Анатольевна...
Откровение
Обескураженная и опустошенная я падаю на стул. Так облажаться, да перед кем? Перед Аликом! Сейчас он точно подумает, что я полная и беспросветная дура! Вернее, утвердится в своем давно поставленном диагнозе.
Алик ухмыляется. Снисходительно хмыкает, мол: ну ниче, Алла Анатольевна, у всех бывает приступ тупости, только у вас он пожизненный.
— Ну ниче, Алла Анатольевна, у всех бывает...
Всё! Я — экстрасенс.
— Не расстраивайся так...
Немножко не угадала.
— У меня тоже как-то конфуз вышел, — он задумчиво смотрит куда-то в угол. — Интерном был. Пришла на приём одна дамочка. С мужем пришла, вернее, тот привел.
Алик неоднозначно ведет бровью. Достаёт новую пачку сигарет, аккуратно открывает, зубами вытягивает одну и закуривает. Кабинет наполняется контрастным дымом, ведь запах прежней еще не полностью выветрился через приоткрытое окно. Я кашляю. Второй раз — специально-показательно. Жутко хочется высказаться по этому поводу, да положение не позволяет. Сейчас самое лучшее — косить под страуса: голову в песок, и зад санитарной книжкой прикрыть. Авось пронесёт.
— Как сейчас помню, целый венерический букет у неё обнаружился. — Алик не реагирует на мои откровенные намёки по поводу курения мне в нос. — Уж где нагуляла и с кем? В общем, полечил её. Хорошо полечил — вылечилась. На повторном приёме жалуется: живот, мол, болит. А я, как назло, один оказался. Куратор моя на больничный ушла. И мадам без мужа. Медсестра свалила куда-то. Это потом я узнал, что ее дамочка конфетами подкупила и выпроводила из кабинета.
Длинная затяжка, выдох. Я напряженно сглатываю слюну, забыв, что позволяю себя безоговорочно отравлять.
— Не чувствуя подвоха, пригласил я дамочку в смотровую, — продолжает Алик. — Разделась она, легла. Все, вроде бы, нормально. Посмотрел в зеркалах — чисто, мазки необходимые взял, мало ли? На очереди ручное обследование — живот-то болит, жалуется. И вот засунул я в нее руку: где болит? Тут? А она вдруг как подскочит на кушетке, как хвать меня, и давай в себя пихать. В общем, изнасиловала меня морально, а себя по-полной моей же рукой.
«Охренеть!» — я забыла, как глотать, да что там глотать, дышать как забыла.