Вот такие встречи были неожиданно возможны в этом чужом для советского человека в те годы Западном Берлине.
«А ГОРОД ПОДУМАЛ — УЧЕНЬЯ ИДУТ». 1966 год
Это случилось в яркий солнечный день 6 апреля 1966 года. Над городом высоко в небе стояла легкая дымка перистых облаков. Ничто не предвещало трагедии. Кто-то из Западного Берлина позвонил в посольство и сообщил, что только что в озеро в английском секторе Западного Берлина — Штесензее — упал советский самолет. Руководитель западноберлинской группы (была такая в те годы в посольстве) Виктор Николаевич Белецкий вместе со мной сразу же выехал в Западный Берлин. Стоявшие на разделяющей озеро дамбе местные жители и полиция рассказали, что 35–40 минут назад в озеро упал самолет, хвостовая часть которого с выделяющейся красной звездой на руле поворота и черными цифрами бортового номера на конце фюзеляжа торчала из темно-зеленой и все еще бурлящей от пузырей воздуха воды.
По немецкой полицейской рации мы связались с английской комендатурой, где нам ответили, что их представители уже в дороге. И действительно, через пару минут подъехали несколько автомашин с военными, в том числе несколько в штатском. Мы сделали англичанам заявление, что самолет является собственностью Советского Союза, что он упал в Западном Берлине в озеро, соединяющееся каналом с водными поверхностями ГДР, то есть рекой Хафель — притоком Шпрее.
По существующему положению, оговоренному с союзниками на Потсдамской конференции в 1945 году, все воды Западного Берлина, соединяющиеся с водными поверхностями бывшей советской зоны оккупации Германии, относятся к юрисдикции ГДР. И что бы нам ни заявляли по этому вопросу англичане, дело они будут иметь в случае необходимости с советской стороной.
Англичане стали с кем-то советоваться по рации, а мы, жестко повторив свое заявление и попросив их проинформировать об этом свое начальство, возвратились в посольство, чтобы как можно скорее доложить об этом серьезном происшествии в Москву.
Временный поверенный пытался связаться с находившимися в Москве на пленуме ЦК КПСС послом Абрасимовым П.А. и главкомом ГСВГ П.К. Кошевым, но безрезультатно. Был воскресный день. Звонить же министру А. А. Громыко или самому генеральному — Брежневу — временный поверенный пока не решался. Генералы-авиаторы рассказали, что самолет был ЯК-28, истребитель-бомбардировщик, новая секретная машина, модифицированная на базе ранее выпускавшегося серийного ЯК-25. В самолете находятся три сверхсекретных, неизвестных противнику наших новых прибора: определители «свой-чужой» с земли и в воздухе и наводящий на цель. Если приборы попадут в руки англичан, ущерб будет огромный. По инструкции того времени пиропатроны, уничтожающие приборы при вынужденных посадках, связанных с перегрузками или разрушением самолета, вставлялись не на заводе, а только в подразделениях боевого применения, то есть в частях ВВС.
В посольство начали подтягиваться военные. Появился и военный комендант Берлина с немецкой стороны — генерал-лейтенант Поппель, сразу же внесший весьма разумное предложение: не теряя времени, направить мощный немецкий военный катер под советским флагом и с переодетой, как он выразился, в красноармейскую форму, немецкой командой, развести перегораживающие водную поверхность пограничные боны, зацепить тросом самолет и вытащить его в воды ГДР. Предложение немца было поддержано только Белецким, мною и командиром танковой бригады по охране совучреждений в Берлине полковником Селехом, готовым дать своих солдат для обеспечения этой операции, но, естественно, с санкции начальства ГСВГ. Никто из присутствовавших генералов и наш поверенный не поддержал нас, опасаясь международного скандала. Все ждали решения Москвы.