- Ты не захочешь видеть шрамы от драконьих когтей.
Сладкий медовый голос был безэмоционален. О, он ведь тоже хочет однажды скинуть эту стену между ними. Стену, которую и возвёл, чтобы обороняться от неё. Это к счастью оказалось, что скрывать лицо было выгодным не только по этому, но теперь, когда осталась единственная и самая главная преграда и когда не осталось причин продолжать играть в этот театр самобичевания, он всё равно продолжал это делать.
- Вам правда не стоит…
- Позволь я сама решу.
Её голос дрогнул в такт дрожи, прошедшей по зале. Шанс не вернуться с войны придал ей сил на достаточно отчаянный шаг для той, кто не ценил здешний этикет. Она стянула с пояса тонкую повязку и обвязала её вокруг своих глаз. Так если не увидеть даже краешком глаза, то хоть пройтись по густым бровям и широким скулам. Одной рукой она потянулась к маске, а второй опёрлась о его плечо, поднимаясь на колени. Мужчина замер. Он ведь тоже ждал этого. Ждал, когда однажды может услышать от своей возлюбленной слова прощения, или когда она забудет о бесчестном мальчонке, который едва не лишил её женской гордости.
- Пожалуйста, не…
- Помолчи. – прозвучал приказ.
Уже вторая рука покоилась на щеках драконьей морды, чтобы удобней было снимать. Холодная жёсткая чешуя уже не казалась чем-то волшебным и притягательным, как первые, наверное, раз двадцать, когда она дотрагивалась до неё. Всё было скучно, если бы после она не уложила маску себе на колени. Женские губы скривились в ухмылке, когда под одной маской оказалась вторая, более повседневная, армейская.
Она провела по его длинным волосам, цвета белого пепла, чересчур светлые для того, чья жизнь только начинается. Раз за разом убирала их с висков, запоминая каждое ощущение. И чуть касаясь длинных ушей – этот жест считался достаточно интимным, чтобы совершать в тронном зале. Но ведь теперь её назначили императрицей, так почему бы и…
- Эйрин. – выдохнул мужчина, перехватывая её запястье.
Он не сильно сжал хрупкую руку, оглаживая ладонь большим пальцем. Двое глупо влюблённых. Эйрин стянула с него маску, а затем, представляя, каким он бы мог быть, очертила на самом деле тонкие брови, которые ещё не успели поседеть, а затем и глаза, томно прикрытые от лёгких и почти невесомых прикосновений. Мужчина преподнёс её ладошку к губам, оставляя скромный поцелуй шершавых и искусанных губ – эту привычку он приобрёл из-за неё, так она делала всякий раз, когда была в глубокой задумчивости. Убаюканный в её руках-лодочках, он не мог поверить в своё счастье.
Удивительным образом каждый шрам, даже самый тонкий, угадывался на умиротворённом лице. Три тонких шрама, за которыми девушка наощупь поочерёдно повторила путь, пробудили тягостные воспоминания.
- Это – твои. – то ли самому себе, то ли обворожительной девушке были произнесены эти слова. Будто раскаяние. Будто напоминание, за что он возвёл темницу внутри себя.
«Я знаю!», «Я догадалась!» «Я тебя всё равно люблю!» рвалось из её высоко поднимающейся груди. Но вместо этого она по обыкновению закусила губу. Мужчина ответил ей улыбкой, которая тут же привлекла внимание Эйрин. Пухлые щёчки, которые, как она уверена, появлялись только когда он улыбался, повелитель её сердца. Как сухие и израненные губы жаждали быть залеченными.
Он ведь действительно вернулся к ней два года назад. И у неё было семьсот тридцать дней, чтобы простить его. Семнадцать тысяч часов. Миллион минут. Шестьдесят три миллиона секунд. Из них двенадцать миллионов секунд она пребывала в шоке. Двести тысяч минут она изводилась праведным гневом. Три тысячи часов придумывала ему оправдания. Сто пятьдесят дней корила себя за это. И всё оставшееся время любила. Любила, как в первый, и, кажется, последний раз. Последние мгновения солёного от слёз поцелуя. Долгожданного поцелуя, который даровал ему искупление.
Сказка кончилась.
- Нужно готовиться к обороне.
Конец