За ним к дверям направился и Грациано ди Грандони, однако их обоих остановил тихий баритон Бениамино ди Бертацци.
— Мне… жаль, отец Аурелиано.
Инквизитор замер на пороге и повернулся к медику. Песте едва не врезался ему в спину и тоже обернулся к Бениамино.
— Вы не поняли меня. Он будет жить. — Врач вздохнул, — но стоять на ногах… уже не будет никогда.
Портофино и Грандони переглянулись, последний что-то пробормотал о Даноли, Тристано д'Альвелла закусил губу, Альмереджи опустил глаза в пол, изображая сожаление, но это было чистой воды притворство. Подумать только, Бог весть сколько раз он пытался потопить своего закадычного врага и заклятого дружка Альбани — и ничего не получалось! И вот — глупец сам вырыл себе яму! При этом в голову мессиру Альмереджи пришла новая мысль — глубокая и содержательная, а вдобавок ещё и праведная, что бывало с ним весьма редко. «Терпение Господа нашего велико, но не беспредельно. Допрыгался, дурак…», злорадно подумал лесничий.
Ладзаро Альмереджи ещё не знал, что пройдёт всего несколько часов, — и это суждение будет вполне применимо к нему самому.
Тристано д'Альвелла велел разыскать мерзавца Альбани и вернулся к убийству Тиберио Комини. Методично проверял полученные сведения — и всякий раз натыкался на стену. Он не находил явных противоречий в показаниях, разве что неточности. При этом одна неточность удивила его. Синьорина Гаэтана ди Фаттинанти дала ему весьма диковинные свидетельства о турнире. Тристано д'Альвелла поделился ими с Ладзаро Альмереджи.
— Удивительно, малыш Ладзарино, просто удивительно. Сестра сенешаля говорит о тебе весьма странные вещи.
Тот взвился.
— И ты веришь этой бестии? Она ненавидит меня! Проклятая ханжа наговорила мерзости про меня и Черубину, а теперь, небось, уверяет, что это я убил Комини?
Тристано д'Альвелла улыбнулся.
— Нет. Но ты прав — она ненадёжная свидетельница. Дело в том, ты ошибся. Или — ошибается она.
— В смысле?
— Понимаешь, она… не видела тебя в Северной галерее с Черубиной Верджилези. Там тебя с ней видела не она. Но вот что интересно… На турнире, после того, как ты продул Альбани и согласно твоему собственному свидетельству, смотался в кабачок, где предавался винопитию…
— И что?
— А то, что синьорина Фаттинанти… всё это время… видела тебя — то на ристалище, то у шатров, то возле ярмарочных рядов. — Тристано д'Альвелла просто развлекался, ибо хозяйка постоялого двора подтвердила присутствие белозубого красавца-лесничего в её кабачке. Был он там, с девицами заигрывал да винцо попивал. — Я и удивляюсь…
Ладзаро Альмереджи смерил начальника острым и недоверчивым взглядом. Он ничего не понимал. Как это? Что за нелепость? Тристано д'Альвеллу этот вопрос не занимал, и он коротким взмахом руки отпустил главного лесничего.
Однако сказанное настолько поразило самого Ладзаро, что он, уединившись в своей комнате, несколько минут сосредоточенно размышлял над услышанным. Он верил Тристано — с чего бы подеста его разыгрывал? И значит, не Гаэтана донесла на него? Она отрицала, что видела его там, где он был, и видела его там, где его не было? Но тогда получалось, что ненавидящая и всюду поносящая его ханжа дважды лжесвидетельствовала? Зачем? Но даже это было не самым любопытным. Она дважды… пыталась отвести от него подозрения? Гаэтана спасала его? Ладзаро Альмереджи относился к высокомерной красотке с откровенной неприязнью, однако, несмотря на явную и нескрываемую вражду к девице, Ладзарино отнюдь не считал Гаэтану пустенькой дурочкой. С головой у девицы всё было более чем в порядке. Он даже допускал, что она честная. И Гаэтана пыталась обелить его? Сам Ладзарино знал о себе, что никого не убивал — за каким бесом? Но если девица, несмотря на ненависть к нему, не пытается обвинить его, значит, она считает его невиновным! А это в свою очередь могло означать только одно: Гаэтана ди Фаттинанти знает имя подлинного убийцы.
Ладзаро был заинтригован. Он осторожно сунулся по коридору в портал фрейлин и тут увидел, как в комнату Гаэтаны, постучав, зашла Камилла Монтеорфано. Ладзаро не колебался ни секунды и, миновав боковой лестничный пролёт, оказался на веранде, откуда легко подобрался к окну комнаты фрейлины. В покоях горела свеча, и Ладзаро понимал, что с улицы в темноте он невидим.
Девицы говорили друг с другом.
— Тебе этого не понять, — услышал он голос Гаэтаны. — Этого никто не может понять. И Бога ради, молчи, раз уж догадалась…