Его опасения были напрасны: донна Черубина, хоть и грустно подумала, что в одном мужчине редко сочетаются все достоинства, мнения своего вслух не высказала, проявив высшую деликатность, ибо столь обожала поэзию, что из любви к ней на многое могла посмотреть сквозь пальцы.
Но отнюдь не сквозь пальцы смотрели на наглое вторжение мерзопакостного пиита в их владения главный ловчий Пьетро Альбани и главный лесничий Ладзаро Альмереджи, которые к тому же деликатностью вовсе и не отличались. Оба они, шпионы и денунцианты д'Альвеллы, не слишком-то любили друг друга, подчас грубо отпихивали один другого от дверей потаскушек, но общая угроза мгновенно сплачивала недругов в единый двухголовый змеиный клубок, и сейчас оба, шипя от ярости, озирали закрытую дверь в спальню Черубины, понося на чём свет стоит нахального рифмоплёта, пролезшего вне очереди. Беспардонный хам, бесцеремонный наглец! Этот плебей посмел отодвинуть патрициев? Ну, погоди, наглый выскочка! И оба дворянина, оскорблённые в лучших чувствах, зная все выходы и входы дворца, без труда проникли в чулан, граничащий со спальней донны Верджилези, и через него попали на балкон её спальни, откуда в лунном свете смогли пронаблюдать за проделками мелкого негодяя, перешедшего им дорогу. Наблюдения не только утишили их злость, но и порядком насмешили, и наутро придворных развлекла новая песенка, свидетельствовавшая, что поэтический талант был свойственен в замке не одному Витино.
Шут же, едва попал в свой коридор, в темноте ниши заметил женскую тень в розовой симаре и тяжело вздохнул. Надо было остаться у Портофино… Но было поздно. Донна Бьянка Белончини торопливыми шагами прошла навстречу Грандони и замерла в восхищении. В тусклом свете факела черты этого мужчины были прекрасны, волосы цвета воронова крыла отливали мириадами искр, томные глаза пронзали ей сердце, шелковистая бледная кожа и нежные губы пьянили: Бьянка теряла голову. Больше всего её хотелось только одного — оказаться в его объятьях.
Грациано ди Грандони окинул встречную утомлённым взглядом. Такие встречи последний год повторялись с удручающим постоянством и досаждали, но сама их частота со временем притупила досаду. Экстатический взгляд Бьянки был неприятен, явная влюблённость — смешна и тяжела Песте, ибо донна не нравилась и отягощала, а вспоминая ревность её супруга, Чума и вовсе мрачнел. За что ему это наказание?
— Мессир ди Грандони… — Бьянке казалось, что в самом этом имени, в его звуках, таится неизъяснимое очарование, — Грациано…
— Это моё имя, донна, — устало согласился шут, — приятных сновидений, вы ведь к супругу? Кланяйтесь ему.
— Грациано, — синьора, казалось, ничего не слышала, — вы так красивы…
— С годами это пройдёт, мадонна, — Песте, чуть оттеснив синьору Белончини, ловко протиснулся в дверь своей спальни и быстро захлопнул её перед носом навязчивой особы. Сам прислонился спиной к двери и завёл глаза под потолок. Когда же это кончится, Господи?
…Ипполито Монтальдо, вернувшись с вечернего приёма, молча разделся и лёг, не дожидаясь, пока ляжет Джованна. Верил ли он Соларентани? Да, пожалуй. Она не изменила ему. Не изменила? Пустила Флавио в спальню и не изменила? Есть вещи равнозначные измене. Но как винить её в том, что она предала его? Винить нужно было себя. Она просто не любит его — значит, он не стоит любви, ничтожный старый дурак, вообразивший, что сможет добиться её привязанности. Не смог, только и всего. Это надо было спокойно принять это, и он смог бы… смог бы, если бы не эта страшная боль, что жгла сердце расплавленным свинцом. Он любил и отчаянно нуждался в ней, привык к её рукам и губам, к тёплой груди и ласкам. Теперь он терял всё это. Должен был потерять…
— Что мне теперь делать? — эта надрывная в безнадёжной боли фраза вырвалась у него помимо воли.
Джованна стояла у окна и резко повернулась к нему. Он услышал её затаённый вздох.
— Ты влюбилась в сына Гавино?
— Нет, — ответила она еле слышно, но твёрдо.
— Почему открыла ему дверь?
Он ожидал, что она промолчит, и тогда, оттолкнувшись от этого молчания, как от каменной стены, у него достанет сил сделать то, что предписывал долг. Но она ответила, странно отрешённо, будто сама пытаясь осмыслить сказанное.