— Да, полно, Тристано, всё пустяки. — Аурелиано Портофино был настроен элегично. — Это, может быть, и не связано… — Он поймал сумрачный взгляд д'Альвеллы. — Не удивлюсь, если это просто закономерный финал любовных авантюр красотки. Кто её любовник?
Песте усмехнулся, д'Альвелла тоже иронично посмотрел на инквизитора. Но ответил весьма любезно:
— Донна Черубина Верджилези частенько проводила ночи с моим дружком главным лесничим Ладзаро Альмереджи и главным дворецким Густаво Бальди, она спала с нашим главным ловчим Пьетро Альбани, врачом герцогини Пьетро Анджело, порой пускала под одеяло камергеров Алессандро Сантуччи, Джулио Валерани, Маттео Монтальдо. Дрались они с Бартолини из-за алхимика Джордано Мороне, астролога Пьетро Дальбено, совсем недавно промелькнул и Лоренцо Витино. Насчёт Фаверо не знаю.
— Боже мой, как поставлена во дворце тайная служба! — восторженно поднял брови Портофино. — Ваши люди прекрасно вам служат, Тристано.
— Ваши вам не хуже, насколько я знаю, — спокойно вернул ему комплимент д'Альвелла, и инквизитор опустил глаза, — но если мы будем болтать о пустяках — до утра не закончим. Оставим пока возможную связь попытки убить герцога и гибель Верджилези, ибо в поисках её мы только потеряем время. Не будем множить следствия, когда и причин-то не знаем. Займёмся красоткой. Если предположить, что с ней расправился любовник, то под основным подозрением окажутся камергеры, медик Анджело, да эта пишущая братия. Но Анджело уже три дня нет в замке — у него умерла мать, он уехал в Перуджу. Пьетро Дальбено — чист как голубь и именно потому, что мессир Чума изволил накануне убийства вывалять его в дерьме. Он не мог войти туда и не навонять…
— Я-то полагал, что рассчитался с ним, а оказывается, он остался мне должен, — усмехнулся Песте. — Но я не верю, что это камергеры. Кишка тонка. Они были на приёме? — д'Альвелла кивнул. — Днём они, кроме внука Глории, никогда не мелькают в покоях фрейлин.
— Я, должно быть, многого не понимаю, — осторожно обронил мессир Портофино, — но я бы скорее заподозрил человека, чьи обязанности позволяют ему появляться, где угодно… Например, дворецкого… ловчего… или алхимика.
Д'Альвелла не ответил, но инквизитора просветил дружок.
— Альбани, Альмереджи, Мороне и Бальди — люди д'Альвеллы, Лелио. — Тут Песте повернулся к начальнику тайной службы, — что, кстати, не должно снимать с них подозрения, Тристано. Если его личные интересы перевешивали твои, то убить Черубину мог и твой человек.
— Мог, — д'Альвелла не оспорил шута. — Тассони же проронила, что Альмереджи виделся днём с Черубиной. И это выводит нас к основному вопросу дня, а, точнее, ночи: почему её прикончили? Кому она мешала? И снова возвращает к яду. Если бы угадать, что было использовано…
К немалому изумлению мессира д'Альвеллы, инквизитор оторопело пожал плечами.
— А чего тут угадывать-то? Отравленных я, что ли, не видел? Корень аконита, разумеется.
— И откуда отравитель взял его?
Теперь инквизитор посмотрел на начальника тайной службы, как на ребёнка.
— Если из замка за город вышел, то на любом пригорке. Аконит растёт вдоль берегов рек, да по обочинам дорог, да на горных лугах. Говорят, когда Геракл пленил и вывел из Аида трёхголового пса Цербера, чудовище, ослеплённое солнечным светом, стало вырываться, из его пастей потекла ядовитая слюна, и там, куда она попадала, поднимались ядовитые растения «аконитум». Их листья и корни ядовиты. Плутарх рассказывал об отравлении им воинов Марка Антония. Те, кому в пищу попадал аконит, теряли память и были заняты тем, что переворачивали каждый камень на своём пути, будто искали что-то, пока их не начинало рвать желчью. В Древней Греции аконитом травили приговорённых к смерти. Древние галлы натирали его экстрактом наконечники стрел и копий, предназначенных для охоты на волков. Отсюда прозвище «волчий корень»… — тут Песте кашлянул, призывая дружка Лелио вернуться от заумной учёности к делам насущным. Тот понял дружка. — Если листья аконита попадают в салат, отравленного ещё можно спасти, но это явно вытяжка, а это уже чистой воды ведьмовство. Её напоили чем-то вроде вина и убрали все следы.
С этим никто не спорил.
— Ладно. Я займусь, подключу своих людей, всё, что можно, мы выясним за ночь. — Д'Альвелла казался постаревшим и усталым. — Господи, ещё одну ночь не спать…
— Не хотелось бы каркать, конечно, — невесело улыбнулся Чума. Его собеседники молча смотрели на него. — Но боюсь, что мы мало что поймём к утру, Тристано. Я полагаю даже, что к утру мы будем понимать меньше, чем сейчас. А потому… задай работу своим людям, а сам ложись спать. Le ore del mattino hanno l'oro in bocca — утро вечера мудренее.