— А во сколько ты ушёл?
«Он — человек порядочный, ответил Ладзаро, и, как истинный рыцарь, дам не компрометирует. На рассвете и слинял».
— А днём видел её?
— Днём гости приехали — до того ли было?
— А не говорила ли она чего о ком? Что с кем-то поссорилась или обхамил кто?
Лесничий расхохотался.
— Говорила. Ещё как говорила. И не только говорила, но и заявляла, что негодяй сведёт её в гроб! Третьего дня она с меня и Пьетро обещание взяла — на следующем турнире убить негодяя. Вечно требовала от всех своих любовников, чтобы послали мерзавцу вызов…
— Уж не Чуме ли?
— Ну да, словно мы очумели.
— Ну, а что ж ты… за честь дамы…
Ладзарино закатил глаза в потолок.
— Я двадцать лет, Тристано, у баб ночую, имел красоток по-всякому, но ни в одной дамской щели на честь не напоролся. Нету такого.
Д'Альвелла опустил глаза.
— Чума сказал, кстати, что в этом деле нам скоро не разобраться. Похоже, напророчил.
— Ну, такое и я предрёк бы с той же уверенностью, что и хороший клев на червя в герцогском рву. Начни с того, что до вечера никто ничего не видел. Ну да, мантуанцы, то да сё… Но всё равно странно. И ещё. Труп, когда выносили, я видел. Она в платье для утреннего туалета у герцогини была. А она его всегда снимала, к себе возвращаясь. Шелк этот ей из Флоренции привезли, по особому заказу. Вышивка там золотом. Она его берегла. А тут, знать, ждала кого-то, раз переодеваться не стала.
— Слушай, а что она вообще за баба-то была?
Альмереджи изумлённо поглядел на начальника, но, поймав его взгляд, насупившись, задумался.
— Сложно сказать. Самовлюблённая дурочка, но себе на уме. Там, где дело зеркала касалось, ничего не видела, но о вещах иных порой дельные замечания роняла. Она рано замуж вышла да из отцовского дома под мужа попала. Старик Верджилези её держал в строгости, но ума она от него не набралась. Потом помер… она одна осталась, тут и пустилась при дворе в придурь рыцарскую. Поначитаются романов… — Ладзаро почесал в затылке, потом задумчиво добавил. — Но знаешь, она не похотливая была. Выверты не любила и не особо требовательная была. Я порой и не понимал, чего она каждую ночь возле себя мужика укладывала, если он ей без надобности.
— Ясно, — кивнул подеста. — Итак, расстались вы на рассвете, а потом ты гостей встречал. А что же ты тогда в Восточной галерее с упомянутой особой около полудня делал?
Острогу Тристано всадил глубоко. Альмереджи побледнел и опустил глаза. Сам д'Альвелла не удивился, но пришёл в недоумение. Альмереджи, в его понимании, скорее придушил бы бабёнку, чем с ядом заморачивался бы, но зачем он вообще прикончил её? При этом облегчённо вздохнул — это было обычное сведение каких-то дурных счётов и явно не имело никакого отношения к герцогу.
Меж тем главный лесничий наконец выговорил:
— Дурь. Надо было сразу сказать, — Альмереджи почернел с лица. — Я же видел эту святошу и знал, что донесёт. Я… просто поиздержался, Тристано. А тут среди гостей мантуанских приятеля встретил, хотел принять, как надо. Десять дукатов у Черубины и взял… а эта Фаттинанти и выдумала со зла. — Ладзаро поднял глаза на д'Альвеллу. Голос его звучал резче и визгливей. — Не убивал я её, Тристано. Ну сам подумай, зачем мне?
Тристано д'Альвелла окинул Ладзарино мутным взглядом. Альмереджи вообще-то был неплохим солдатом и великолепным охотником. Но сейчас казался жалкой бабой. Господи, у шлюх одалживается! И, чай, расплачивается собственным поленом? А ведь когда-то… — подеста едва не сплюнул. «Но почему он думает на Фаттинанти, пронеслось в голове Тристано д'Альвеллы, когда на него донесла Тассони? Стало быть, Ладзарино видел в галерее Гаэтану?»
Д'Альвелла пренебрежительно махнул рукой и отпустил дружка.
Ладзаро Альмереджи, бормоча про себя проклятия, ушёл, а через боковой вход вскоре вошёл чисто выбритый мужчина лет сорока, с длинными волосами до плеч, с лицом нездоровым, узким и бледным, с глазами миндалевидными и маслеными. Это был Джордано Мороне, придворный алхимик, тоже человек д'Альвеллы.
— Мессир, — вошедший бросил на сидящего вопросительный взгляд, — вы искали меня по поводу состава противоядия или из-за синьоры Черубины?
— Из-за Верджилези.
Учёный муж кивнул.
— Я заглянул туда, когда выносили тело.
— Насколько я понимаю, ты заглядывал туда и раньше.
Тонкие губы синьора Мороне тронула улыбка, заставив их и вовсе превратиться в искривлённую линию.
— Если и заглядывал, то только повинуясь исключительной навязчивости оной особы. Она желала постичь многие науки и даже интересовалась трудами Альберта Великого и Вилановы.