–Зло бывает разное, сердце тоже, Лагерт. Мы позаботились о благе для всех, разделили то немногое, что удалось собрать, чтобы хватило ещё на пару неделей, в случае чего. Но ветра стихают, быть может уже к концу этой недели охотники снова пойдут по тропам. Но кто знает? Мы думали о благе, разве в этом нет сердца? У нас зима, тяжёлая зима, мы должны спасти большинство, думать о большинстве и многие это приняли. Разве в этом не сердце? Для одного дома мы стала бессердечны, да, жестоки, непонимающие, а для других? К той же Ринд сходи – спроси, что думает она. Протянула бы она эту зиму, если бы не были бы поделены запасы?
Слова Великого Жреца утешили Лагерт, она кивнула, поднялась:
–Всю жизнь свою тебе благодарна. За помощь, за слова.
–На всё воля богов, – отмахнулся Великий Жрец. – И на сердце их воля, и на бессердечие. Это удобно, когда приходится принимать тяжёлое решение и неудобно, если решение тебя не устраивает.
–Я пойду, – сказала Лагерт, обдумывая слова Алмоса, – у меня ещё дела. Надо вписать всё, что нашли, в расчёт, по-новому перераспределить.
–Да, только скажи мне правду… как ты догадалась? Из-за того лишь, что Айхана на распределении не стала шума наводить?
Нет, догадаться только по этому факту было нельзя. Причин для такого поведения могло быть много – и шок, и ужас Айханы, и попытка рассчитать что делать с полученным, и просто оцепенение от холода.
Нет, не по этому поняла Лагерт. Она поступила проще и как-то. Встретив на улице младшую дочь Айханы, что торопливо пересекала двор, возвращаясь от соседки с чашей, спросила, не голодают ли они и что приготовила мама на обед.
–Похлёбка была!– не задумываясь, ответила Санна. – И хлеб.
И Санна побежала дальше, а Лагерт убедилась в своей правоте и поспешила за охотниками.
–Бессердечно допросила ребенка, – ответила Лагерт и слегка улыбнулась. – Аки волчица набросилась на невинное дитя.
–Иди уже, – отозвался Алмос, – а то оттает сердце у очага, там останется только на богов всё свалить.
Лагерт скрылась в зимнем холоде, а Великий Жрец остался у очага. Ему нездоровилось, в последнее время сильно ныло в желудке, до помутнения в глазах. Он знал что это значит, но не боялся и скрывал свой недуг от Лагерт, не желая её переживаний. В конце концов, она не сможет его излечить, зато будет нервничать. А есть ли в этом сердце? Алмос рассудил что нет, он выбрал беспощадную внезапность своего грядущего ухода. Единственное, чего он хотел, это чтобы охотники стали снова добывать пищу, чтобы начала ослабевать стихия голода, чтобы тому, кто придёт следом, было легче.
Но ничего – уже скоро, скоро ослабнут ветры, перестанет заметать дороги, уже охота пойдёт. А с остальным – по мере оживления – и с жалостью, и с сердцем, и с Айханой, если к тому времени от неё останется что-то большее, чем тень.
Конец