В моей семье не приняты проявления чувств. Даже папа, который меня безумно любит, никогда не обнимает. О маме я вообще молчу.
В принципе, не сказать, что бы меня это слишком волновало. Это одна из тех странных вещей, к которым я привыкла, и не представляю своей жизни с объятиями и прикосновениями.
Именно поэтому поведение Кайи меня пугает настолько, что я в тот же миг заскакиваю в автомобиль и киваю водителю, чтобы скорей закрывал двери. Кроме всего прочего, я переживаю, что сейчас наткнусь на поджатые мамины губы и недовольный взгляд.
К счастью, телефон мою родительницу заботит куда больше девочки, с которой общается ее дочь, поэтому она ничего не замечает.
Я облегченно выдыхаю и устраиваюсь на сидении.
— Как день? — спрашивает мама, стуча ноготками с идеальным маникюром по экрану.
— Нормально, — спокойно отвечаю я. Мне хватает пары секунд, чтобы прийти в себя и перестроиться на мамин лад.
— Голодная? — задает она свой дежурный вопрос. Скорее для проформы.
— Нет. Я поела, — вру с каменным выражением лица.
Не сказать, чтобы мою мать заботил мой аппетит, но если я признаюсь в том, что с удовольствием перекусила бы, то она велит накрыть стол в малой гостиной, и еще сорок пять минут моего времени будут потеряны. А я хочу поскорее отзаниматься с репетиторами и созвониться с Джесс. Надеюсь, что моя бывшая лучшая подруга в это время будет свободно. Иначе — будет немного обидно, если она опять отправится на очередной показ мод. Нет, не прохаживаться по подиуму (упаси Боже!), а сидеть в первом ряду рядом со своей мамой, известной художницей с мировым именем.
Мы приезжаем домой, и я сразу же поднимаюсь к себе. Быстро принимаю душ и переодеваюсь в другую одежду. Не скажу, что она более комфортная, чем моя форма, всё же классическое платье и туфли не причисляют к стилю кэжуал, но в таком виде мне привычней, чем в темно-синем одеянии нашей гимназии.
Пока социолог раскладывает свои вещи на моем огромном столе, предназначенном специально для учебы, я выхожу в коридор и закидываю в рот маленький бутерброд, принесенный моей любимой Луизой.
— Спасибо! — шепчу своей горничной. — Больше не буду, — отрицательно машу головой, хотя глаза прикованы к оставшимся двум бутербродам, лежащим на изящной тарелке, которую держит девушка. — Не успею, — с сожалением кривятся мои губы. Уверена, что, если зайду в комнату, дожевывая свой «обед», то это сразу же станет известно моей родительнице.
Камеры, висящие в коридорах, она не смотрит, но вот мои репетиторы честно отрабатывают свои гигантские гонорары, поэтому вполне могут сообщить миссис Ловато, что ее дочь пришла с набитым ртом.
— Мисс Ева, — торопливо зовет меня Луиза.
Я поворачиваюсь от двери, за ручку которой успела схватиться.
Горничная показывает пальцем на мой подбородок. Я понимаю ее без слов. Смахиваю с лица небольшую крошку и выдыхаю:
— Спасибо, Лу.
— Пожалуйста, мисс Ева, — так же едва слышно произносит горничная и растворяется в ярко-освещенном пространстве широкого коридора.
Я же вдыхаю и выдыхаю, а потом спокойно растворяю двери. Вхожу и присаживаюсь.
Социолог начинает свой урок.
Занятие сегодня тянется неумолимо медленно. Я успеваю подумать обо всем на свете. Впрочем, думаю, что преподаватель тоже это заметил, ведь он раз пять одергивал меня, улетающую в свои мысли.
Наконец наш домашний урок заканчивается, и у меня есть всего пять минут, чтобы перевести дух, пока ко мне постучится математик.
Обычно в этот перерыв я подхожу к окну и даю глазам отдохнуть, блуждая по небесному своду. Иногда кроме облаков я разглядываю зелень раскидистых деревьев, растущих в нашем саду.
Сегодня же я сижу за столом, так и не поднявшись со стула. Задумчиво разглядываю буквы, которые я даже не вижу, поскольку всё написанное расплывается перед глазами.
Вспоминаю холодный и презрительный серый взгляд и тщетно пытаюсь изгнать его владельца из своей головы. Намеренно увожу свои мысли в сторону Джесс, потом раздумываю о Кайе. После блондинки услужливая память снова подкидывает мне широкие плечи и идеальную фигуру, выписывающую мелом на доске решение заданной задачки…
— Добрый день, Ева! — отвлекает меня от воспоминаний репетитор. — Можем начинать?
— Да, конечно, — спохватываюсь я и убираю записи по социологии, которые до сих пор лежат передо мной. Подвигаю к себе математику, тетради и книги по которой лежат на краю стола.
Делаю вид, что полностью готова, и запрещаю себе думать вообще хоть о чем-либо. В конечном итоге точная наука делает то, что не удалось социологии, и увлекает меня настолько, что я сосредотачиваюсь только на цифрах.