Он словно повсюду. Хранитель моих секретов. Единственный, кто знает, что я сделала.
И я ему неприятна. Он даже не смотрит на меня. Для него я стала невидимой. Почему-то это очень больно, ведь глубоко внутри я надеялась, что он тоже расскажет о себе.
Я и правда отвратительна.
Открывается дверь, и в бар входит Сара Тернер, а за ней профессор Мастерс и Томас. Шлейфом за ним следует вихрь снежинок, после чего дверь закрывается.
— Привет, детки, — небрежной походкой идя к нам, приветствует нас профессор Мастерс. В ответ раздаются смешки и ответное «Добрый вечер, профессор».
Ни на кого не обращая внимания, Томас отходит от тех двоих и направляется прямо к барной стойке. Сара бросает на него злобный взгляд, но профессор Мастерс подталкивает ее идти дальше.
Заказав себе выпить, Томас садится на барный стул, поставив длинные ноги на перекладину. Потом снимает куртку, под которой на нем надета серая футболка, плотно обхватывающая плечи и бицепсы. Затянутые в джинсы, мышцы бедер то напрягаются, то расслабляются, когда он нетерпеливо постукивает правой ногой.
Бармен ставит перед ним шоколадный мартини, и я смущенно отворачиваюсь. Его слабость к шоколаду плавит мои внутренности. Я еще не думала, что буду делать в понедельник. Просто вернусь в класс? Или же спрячусь и больше не покажусь ему на глаза?
Эмма встает, приветствует всех пришедших и дает инструкции. Потом ныряет рукой в сумку и что-то достает оттуда.
— Итак, подсказка первая. Бутылочка острого соуса. Вы должны написать короткое стихотворение, но не меньше двадцати строк длиной. Все, что вам придет в голову, когда вы видите соус, на котором написано «Острый». Я пущу его по столикам, чтобы все могли посмотреть поближе.
Моя первая мысль — что я терпеть не могу острый соус. Я больше по сладостям. На самом деле, я единственная сладкоежка в нашей семье или в семьях, частью которых я была на протяжении долгих лет. Мама, Калеб, папа, отец Калеба и даже Генри — все они не любят сладкое.
При мысли о Калебе я вспоминаю о своем лежащем в кармане пальто телефоне. После того раза в «Кофе со сливками» он звонил мне еще несколько раз, но я так и не ответила. Я понадеялась, что он оставит сообщение и даст знать, в чем дело, но он не написал.
Почему он продолжает мне звонить? Взять трубку меня удерживает страх — такой же импульсивный, как и я сама.
Эмма пихает меня локтем и говорит писать.
Точно. Острый соус. Покусывая кончик ручки, я пытаюсь думать… нет, чувствовать. Что заставляет меня чувствовать такой соус? Он острый. И он горячит. Чувствуй. Ощущай.
Когда закрываю глаза, то первое, что я вижу, — это красивое лицо Томаса. Его острый взгляд. Когда он рядом, каждая молекула моего тела и каждый сантиметр кожи воспламеняется. У него есть сила менять погоду — с холода на жару.
Мои глаза резко открываются. Томас Абрамс — Огнедышащий. Он дышит пламенем и похотью, заставляя меня забыть обо всем на свете и согласиться. Согласиться преследовать его. Согласиться на безумие. Решиться провести языком по его коже.
Дрожащими руками я начинаю писать, пытаясь ухватить образ и облечь в стихи. Ручка движется, и из-под нее текут слова. Они текут даже без моего ведома и усилий. Все, что я ощущаю, — это сочащийся сквозь тело жар.
Я подпрыгиваю от неожиданности, когда Эмма хлопает в ладоши.
— Все, народ, пора заканчивать. Положите ручки.
По залу проносится бормотание, а потом и разговоры, когда Эмма спрашивает, кто готов первым прочитать написанное. С горящими щеками я убираю свой блокнот в карман. Пока все заняты обсуждениями, я встаю и крадусь к выходу. Мне нужно в дамскую комнату и срочно успокоиться.
От неожиданного холода в коридоре я потираю руки и делаю глубокий вдох. Меня с трудом ноги держат. Значит, вот каково поэтам, когда они вкладывают в слова свои чувства? И вот как себя чувствует Томас? Это будто кровотечение. Все равно что бежать несколько миль и сбить дыхание.
Прежде чем я успеваю дойти, куда собиралась, меня оттаскивают в сторону и толкают в темную крохотную комнатку. Я даже не успеваю закричать, как деревянная дверь захлопывается и меня окружает уже знакомое тепло.
Это Томас.
Он затащил меня в какую-то кладовку и, схватив за локоть, толкнул к влажной стене.
— Т-томас, — тяжело дыша, говорю я. — Что… Что случилось? Что ты делаешь?