— Да?!
— Да.
— И что ты чувствовала?
— Да пусть каждый дрочит так как хочет, Ангел! Что я чувствовала? Я была рада, что им глубоко плевать на мои душевные страдания. Потому что, если бы они начали имитировать, что им не плевать, мне бы тоже пришлось имитировать, что мне не плевать на их личные тусовки. А я этого очень не люблю — имитировать. Мне итак приходится все время имитировать нормальность. Этого достаточно.
— Тебя не трогал их развод?
— Когда я была совсем еще маленькой и отец уходил, я теряла чувство уверенности. И моя тревожность подпрыгивала до потолка. Я замолкала и переставала говорить, иногда есть. Но… Как только я перестала отождествлять себя с родителями и поняла, что я — не они. Все сняло как рукой.
— Это мы о каком возрасте говорим?
— К трем на мой аппетит это уже не влияло, а лет так в пять мне стало уже совсем ровно. В семь я относилась к этому уже как к очередной серии бразильского сериала — главное чтобы он шел по телеку, не касаясь меня на прямую. У меня был дед — он был моя роскошная данность. И моя первая духовная любовь. Дед всегда говорил мне, что я самая прекрасная и удивительная женщина из всех, что он знал.
И равной мне нет во всей вселенной. И смотрел на меня так, что я — ушастенькая, коротко стриженная нелепая девочка со сбитыми коленками, больше напоминающая мальчика в своих драных шортиках — верила ему на все сто, горделиво распрямляя плечи и с высока поглядывая на красивых тёток. Он никогда бы меня не бросил. Я завязала на нём своё чувство безопасности на счет того, что я не окажусь никому не нужной девочкой в каком-нибудь государственном учреждении. Это тревожило меня больше всего — попасть в систему. Я не квалифицировала тогда происходящее так точно, но если посмотреть на то, что происходило со мной отсюда, то примерно это выглядело так. В твоем случае попадание в систему от детской беспомощности тебе не грозит. Поэтому, я, лично, не понимаю, что за истерика. Тебе даже не надо завязывать ни на кого свое чувство безопасности! Ты и есть собственная безопасность. Ты обеспечиваешь себя сам, защищаешь себя сам, социально пробиваешься сам! И все успешно!! Да и если что — мать всегда тебя примет домой, отец всегда поможет тебе бабками. Твоя безопасность в безопасности! Прояви лояльность и дай им вдохнуть без чувства вины перед тобой. И все будут счастливы. И может быть потыкавшись в других персонажей, они даже поймут, что любят друг друга и все вернется обратно, так тоже бывает. Но если они не попробуют… — качаю я головой.
— Ой… какой же ты… Демон.
— Отдышись и позвони родителям. Скажи люблю и «делайте чо хотите»!
— Ладно… дайте сигарету, что ли…
Немец не глядя протягивает ему пачку.
Ангел забирает телефон, выходит.
— Уф… — сдуваюсь я. — Вот это проповедь… я даже есть захотела.
Стягиваю со стола кусочек сыра.
Немец валяется на кровати, молча глядя в потолок.
— А ты страшный человек, Туманова. Ты как Гитлер. Можешь нести любую ахинею и люди за тобой пойдут. Харизма и дар убеждения.
— «Способность индуцировать бред» — так называют это в психиатрии. Но разве я несла ахинею?
— В этот раз нет. Согласен с тобой в каждой мысли. Но несла бы ахинею, итог был бы такой же. А про деда реально или для красоты слова?
— Реально! Дед был офигенный. Для меня. Другие считали его человеком тяжелым и сыскать расположение не могли.
— Голодная?
— Да. Только поесть уже не успеваю. У меня такси через десять минут.
— Куда?
— За тридевять земель…
Глава 26 — Отдыхаем!
Телефон садится, я, поглядывая на экран, ускоряю шаг.
Вибрирует. Сейчас отключится…
Такси?
Нет. Олег.
— Да?
— Женя, ты можешь подъехать на работу?
— У меня выходные.
— Я в курсе. Но я хочу тебя попросить выйти. Девчонки по больничным и у нас тут полный хаос.
— Не может быть! А я думала — источник хаоса я.
— Женечка… — устало. — Ты мне очень здесь нужна. Как можно скорее.
— Нет. Вообще анриал. Я предупреждала Крис, что…
— Когда сможешь?
— Через двое суток.
И мелодия сообщает мне о том, что телефон сел. Отлично!!!
Моего такси все нет и нет. Я опаздываю на вокзал. Минут через десять смысла выезжать уже не будет. Да и вызывать новое смысла уже нет. Пока приедет, будет уже поздно.
— Не едет твоё такси?
Немец… Ехидненько и самодовольно. Оборачиваюсь. Он тоже с сумкой. Бросает ее на снег, возле КПП.
— Готов помочь твоему горю!
— Не безвозмездно, естественно? — разворачиваюсь я.