Впрочем, подобными провалами, которые называются дольниками, грешила ни одна Ахматова. Многие поэты того времени, включая Есенина, не утруждали себя доводить стихи до безукоризненного состояния. Особенно слоговые пропуски сильно испортили прекрасную есенинскую поэму «Анна Снегина».
Сегодня дольник считается в поэзии неоспоримой нормой. Однако неумелое использование дольника принижает стихотворение до любительского уровня, особенно если провалы безударных слогов происходят в отдельно взятых строках. Если все строки стихотворения написано дольником — это другое дело. Мастерское использование провалов поэтической метрики задает другой ритм. Возьмем, к примеру, такую произвольную строку:
Я сегодня встану до рассвета
Звучит довольно музыкально, почти по-есенински, и на слух без слоговых провалов. Но только поэт с музыкальным слухом может определить, что в этом трехстопном анапесте в середине пропущено два безударный слога. Что бы строка зазвучала классически нужно двуслоговое слова «встану» с ударением на первый слог заменить на четырехслоговое с ударением на третий слог, к примеру — «окочурюсь». Получится классический трехстопный анапест :
Я сегодня окочурюсь до рассвета
Но вернемся к первоначальному варианту. Переставим в нем слова, не меняя размера строки.
Я сегодня до рассвета встану
И вот уже перед последним словом само собой образовывается более ощутимая пауза, которую литературовед, не моргнув глазам, назовет цезурой. Хотя это не цезура, а вынужденная остановка перед провалом безударных слогов. Уберем еще один безударный слог перед этой паузой, и получаем совершенно другой ритм, менее напевный, но более интересный, который так и напрашивается на разделение на две строки:
Я сегодня до зари
встану.
И продолжаем дальше в том же ритме:
По широкому пройду
полю.
Что-то с памятью моей
стало —
то, что было не со мной
помню.
Вот какой великолепный ритм получился в известном стихотворении Роберта Рождественского при мастерском использовании дольника. Причем, только специалист может определить, что двустрочие (чередование длинной и короткой строки) — на самом деле является одной строкой, но с провалом трех безударных слогов.
Ахматовские и есенинские дольники в большинстве случаев не обогащают стихотворений, а наоборот — принижают их качество, поскольку исходят от недостатка мастерства. Но некоторые поэты, являясь большими мастерами, умышленно уродуют ритмы из желания быть ни на кого не похожими. Самым ярким представителем из них, пожалуй, можно назвать Андрея Вознесенского, который прекрасно знал, как нужно классически сколачивать стихи, но умышленно делал все наоборот.
В своих воспоминаниях он писал, что слава обыкновенного поэта его не устраивала. Когда он составил свой первый поэтический сборник и показал его своему учителю Борису Пастернаку, тот его похвалил. И добавил, что многие из его стихов он поместил бы в свою книгу. Другой бы обрадовался, но молодого Вознесенского похвала мэтра ввела в чрезвычайное уныние. «Это что же, я такой как все?»
Уж кем-кем, а быть традиционным поэтом Андрея Андреевича никак не устраивало. Он хотел стать как минимум реформатором — задать новое направление в литературе. Либо быть в поэзии гением, либо никем!
По признанию Вознесенского он после этого два года не писал стихов, и планировал никогда больше с ними не связываться. Но потом он нашел свой собственный стиль. Так, во всяком случае, ему показалось. Стиль заключался в весьма привольном обхождении с поэтическим размерами. Причем, Вознесенский явно ломал их внешне там, где не доставало мысли, или поэтического образа. Вот одно из самых примечательных по мысли из его стихотворений.
Мы живем между звездами и пастухами