Со стороны входа раздался грохот, мощно распахнулись двери, словно ударили тараном, что сбивает все запоры.
В зал плечом к плечу вошли Казуальник и Гавгамел. Казуальник весь из себя молодой красавец, атлет, выпуклая грудь и вздутые бицепсы, белоснежная улыбка на весь рот, неизжитый комплекс тех лет, когда все мы качались, стараясь восполнить недостающую мускулатуру хилых интеллигентов, а Гавгамел ещё круче, Геракл удавится от зависти.
Правда, теперь допустил седину на висках и посеребрил прядь над лбом, красиво, уступка как бы мудрости, что связывается с возрастом, но всё же бицепсов многовато. Даже там, где вообще-то у людей не растут, но не зря же человечество справилось со всеми болезнями в том числе и потому, что умеем перестраивать свои организмы как изволится!
– Привет, – сказал Гавгамел мощным голосом трибуна, повелевающего армиями, – что, можно за стол?
– Можно, – разрешил я. – По праву феодальной раздробленности.
Он красиво и мощно сел, царственно кивнул в сторону пустого зала.
– А что так?
– Время, – ответил я.
Он нахмурился, когда-то наше общество насчитывало сотни только активных членов, а вообще числилось больше пятидесяти тысяч человек. Участвовали в дискуссиях по видеоконфам, встречались вживую на местах, писали статьи и обширные комментарии к ним, помогали чем могли и всячески распространяли благородную идею воскрешения наших предков, но вот пришло это время, а где наш огонь?
– Ещё подойдут, – заверил Казуальник бодро, – а вон, легки на помине…
В зал вошел Новак, с ним ещё четверо, что обычно посещают все собрания, но помалкивают, только внимательно слушают, потом ещё двое, этих видел последний раз до Перехода, время летит…
– Время летит, – произнес Гавгамел гулко, словно прочёл мои мысли, – но что-то остальные не спешат.
– Подойдут, – заверил Явтух. – Теперь никто никуда не спешит. Время остановилось, и все в нём как мухи в янтаре. Это мы всё ещё барахтаемся.
Я с тоской окинул взглядом стол с красной скатертью. Двенадцать стульев только для президиума. Но одно всё ещё свободно.
Нет многих активных членов общества, исчез старый друг Котельников, перебрался на южные острова, нет Антошенко, был неразлучен в студенческую пору, но потерял интерес к нашему общему делу, ещё трое-четверо из старой группы как-то затерялись в этом мире, хоть мы здесь отстранились от всех новшеств, но кому-то и этого чересчур, ушли с головой в виртуальный, в котором всё так, как было в эпоху нашей молодости.
Гавгамел посмотрел на меня с сочувствием, мысли мои прочесть нельзя, у меня блок, но смотрюсь достаточно выразительно, внимательному человеку много не надо, а он, несмотря на мощную мускулатуру, всё тот же хлипкий чувствительный интеллегентик.
– Мы костяк, – напомнил он сочувствующе, – скелет!.. Мясо может сползти, арматура остаётся. Мы не поддадимся!
– Конечно, – согласился я. – Человек не животное, у него есть цели и правила.
– Точно, – подтвердил он. – Цели есть!.. А что, правда есть?.. А что тогда бесцельное существование?
Я ответил сердито:
– У нас не бесцельное!.. Сейчас подойдут остальные, увидишь.
Он хмыкнул.
– Подойдут ли?
Парадные двери распахнулись, въехал роскошный диван, на ней в позе отдыхающего патриция Южанин, даже с кубком вина в одной руке и кистью винограда в другой.
Но, уловив укор в наших взглядах, бодро соскочил с дивана, тот моментально исчез, а Южанин пошёл широкими шлёпающими шагами к нам, вместо ступней широкие ласты, явно только что из бассейна, а по рассеянности благородного человека вернуть всё взад забыл.
Гавгамел сказал сурово:
– Видишь, для тебя последнее место держим!.. Всех отгоняем!
Южанин оглянулся на пустой зал.
– Думал, вы их вообще перебили. Спасибо, ребята, тронут.
Он потер ладони одна о другую, мощно зачмокало, посмотрел на меня в подчёркнутом недоумении.
– Шеф!.. Сколько лет не собирались!.. А где шашлыки?
Я не успел ответил, Казуальник сказал бодро:
– Будут!.. Шеф, а в самом деле, мы же так долго не виделись… С общего позволения, возьмусь?
Я отмахнулся:
– Давай, обжора. Куда в тебя столько влазит? У Южанина хоть видно.
Он повернулся к столу, напрягся, даже лоб наморщил. В последнее время даже у меня мысли не всегда удается сосредоточить так, чтобы желаемое появлялось именно в виде, какое изволю, это у Казуальника мысленные команды всегда четкие и ясные, чем и бахвалится.
На столешнице начали появляться широкие блюда из тончайшего венецианского фарфора, теперь синтезировать можно всё, вещи потеряли цену, что многих вогнало в тягостную тоску и сделало жизнь бесцельной.