— Я видела сон, — говорю я ему, но он не реагирует. Блейк неподвижен, как статуя. — Мне просто снился сон.
— Тебе снился кошмар, — задыхается он. Боль на его лице искажает его черты, его брови сходятся вместе, челюсть напряжена так сильно, что я почти вижу очертания его зубов.
— Я не знаю почему, — говорю я, ощущая на себе его пристальный взгляд из-за того, что мне даже не подвластно.
Прошли годы, прежде чем мои кошмары прекратились, и во время совместного сеанса терапии я сказала Блейку, что некоторые из моих кошмаров были о том, как он душит меня, как в ту ночь, когда я нашла своих родителей. С тех пор это понемногу разрушало его каждый раз, когда я просыпалась от одного из них, и ему требовалось пространство, но этого не было уже много лет, и я совсем его не боюсь. Он излечил меня от этого страха много лет назад, но сны не прекратились. Время смягчило их, а жизнь оказалась не такой страшной и жестокой, как я когда-то думала. Просто время прошло, а с ним и мои кошмары.
— Давай ляжем спать. Это случилось из-за того, что я уснула в неудобной позе, вот и все.
Я встаю, протягиваю руку и выдыхаю, когда он берет ее, сжимает и притягивает меня в свои объятия.
— Я люблю тебя, — выдыхает он, и я вздыхаю, довольная его объятиями.
На следующее утро я просыпаюсь одна в нашей постели.
Глава 9
Одержимость
Райан
Запах свежескошенной травы всегда напоминает мне о школьных годах, и, сидя на скамейке напротив школы Цереус, наблюдая за стадом овец, не обращая внимания на хихикающих девочек, которые смотрят на меня и перешептываются, я возвращаюсь назад. Это странное чувство — быть окруженным людьми и при этом чувствовать себя совершенно одиноким в мире. В школе я с большим трудом заводил друзей, потому что не мог ни с кем общаться, и уже с раннего возраста знал, что отличаюсь, что я лучше окружающих. Мой интеллект выделял меня среди других.
Время было благосклонно ко мне, моя внешность по-прежнему безупречна. Мои темные глаза способны загипнотизировать добычу, как это делали заклинатели змей, прежде чем сразить ее. Мои губы полные, а тело рельефное и подтянутое. Я худее, чем обычно, но скоро я вернусь к привычному весу. Мои волосы теперь длиннее, но мне нравится, как они тяжелыми прядями опускаются мне на лоб. Когда наклоняю голову, они заслоняют мои глаза, выступая как щит, позволяя незаметно для окружающих оценить обстановку, сканировать и воспринимать информацию. Это то, что я делаю везде, куда бы ни пошел. Удивительно, насколько язык тела может выдать намерения или секреты человека.
— Эй, можно мне присесть здесь? — спрашивает пожилой мужчина лет шестидесяти, уже сидя рядом со мной. Я смотрю на него и провожаю взглядом группу девушек на другой стороне дороги.
— Ты можешь сидеть тут, если только не начнешь тереть свою морщинистую личинку, которую ты называешь членом, пока ты растлеваешь этих милых маленьких девственниц в своей голове, старик. — Я смеюсь.
Его злые глаза прожигают мне затылок, но он этого не отрицает. Зачем ему это? Ведь это истинная причина того, почему он сел здесь.
Воздух покидает мои легкие, как будто меня ударили под дых, когда я вижу ее. Высокая, стройная, с сиськами и бедрами; они полные и округлые, как у ее матери. У нее длинные волосы, до самой задницы, и с того места, где я сижу, мне видна зелень ее глаз. Она потрясающая. Я вижу черты Блейка в ее улыбке и черты Мелоди в ее глазах. Моя кожа словно вибрирует от желания быть рядом с ней, просто поговорить с ней и узнать, какая она и на кого похожа.
Ее одежда не совпадает с одеждой девушек, собравшихся вокруг спортсменов. Она в толпе парней, держащих скейтборды, на их футболках намалеваны названия рок-групп. На ногах у нее конверсы «Чак Тейлор», а на лице нет ни грамма косметики.
— Хорошенькая штучка, — говорит извращенец рядом со мной, глядя на мою племянницу. Какой же он дурак. Если что-то и способно выдернуть чеку из гранаты, которой являются мои демоны, так это то, что кто-то вмешивается в мою одержимость. Этот грязный старый ублюдок, без сомнения, погладит свою сморщенную змеею, думая о моей прекрасной Цереус, если я позволю ему жить. Звонок оповещает учеников о начале занятий; только половина начинает шевелиться. И только после второго звонка все они вваливаются в школу через входные двери, пока не остаются одни опоздавшие.
Старик поправляет брюки и встает. Я жду, пока тот начнет уходить, прежде чем встать и последовать за ним. Он медлительный, и для преодоления пятиминутной дороги до метро ему требуется двадцать. Старик должен путешествовать, чтобы выслеживать свою жертву, как и я. Прежде чем тот успевает спуститься по ступенькам к поезду, я ускоряю шаг и подталкиваю его плечом, подставляя ему подножку, отчего он спотыкается и боком вылетает на дорогу под колеса встречного транспорта. Визг шин по асфальту и хруст костей о металл вызывают прилив адреналина в моем теле. Крики и визг прохожих еще больше подстегивают меня. Из-за оживленной улицы и суматохи никто не может понять, что это было убийство. Они просто решат, что старик потерял равновесие.
***
Я кайфую от убийства. Он был старым мудаком, которого легко убить, но адреналин, бурлящий во мне прямо сейчас, — это чувство, которого мне не хватало больше всего на свете. Моя жажда притупляется; это лечит, я чувствую себя живым и нуждаюсь в ком-то более достойном моих мучений. Вскидываю голову и направляюсь в маленький цветочный магазинчик, в котором, как я знаю, работает Шон.