— Ты когда-нибудь был там? — Я подхожу к ней и сильно шлепаю рукой по ее бедру. Кровь приливает к поверхности, окрашивая место удара по форме моей ладони в красный цвет. От того, как она пищит и отпрыгивает мне хочется заткнуть ей рот. — Ты был там, — дразнит она.
Я беру в руку простынь, прикрывающую диван, и отрываю кусочек, скомкав его.
— Где был? — спрашиваю я, раздраженный тем, что она продолжает говорить.
— В клубе «Девять», — говорит она, слегка расширив глаза, как бы говоря: «Ого»!
Я засовываю материал ей в рот и позволяю образам шлюх из клуба «Девять» затопить мой разум. Воспоминание о той ночи, когда я порезал их и разделал на кусочки, прокручивается в моей голове, как кинофильм, настолько реальный, что я почти могу коснуться его.
— Трей, ты можешь идти.
Он останавливается и хмурит брови. Я чувствую, как энергия бурлит в моих венах, требуя выхода. Сегодня вечером я собираюсь кончить, и я не хочу больше, чем могу вынести. Трей — большой парен, и вместе с Клайвом и двумя шлюхами он может поставить меня в невыгодное положение, если мои желания возьмут верх. «Ты хочешь, чтобы они взяли верх», — шепчет мое истинное «я».
— О, Трей. Я отсосу у тебя, когда вернусь в клуб, — кричит Моника. Она еще не знает, что уже никогда не вернется туда.
Я жестом показываю на свою комнату.
— Лейла, иди покажи Клайву все унизительное дерьмо, которое ему нравится.
Она толкает Клайва в мою комнату, прежде чем он успевает ответить. Моника начинает идти следом, но я останавливаю ее, крепко схватив за запястье. — Прими душ.
Соблазнительно прикусив губу, она вбегает в ванную, включает воду и становится под ее поток. Вся вода в мире не смогла бы смыть грязь с этой сучки. Она так молода, но вблизи уже видны признаки того, что она стареет. Я вхожу под воду.
— Работа шлюхи отражается на твоем теле, — бормочу я, поглаживая подушечкой большого пальца мелкие морщинки вокруг ее зеленых глаз.
— Тебе обязательно быть таким засранцем?
Я отношусь к этим женщинам так, как вижу, как к никчемному мусору, которым они и являются. Они тратят свои жизни на то, чтобы их трахали извращенцы и развращенные садисты вроде меня. Как я могу уважать их, когда они не уважают сами себя? Да кого я обманываю, она может быть святой Марией, а я все равно буду видеть только дырку, которую можно трахать, сердце, которое можно разбить, душу, с которой можно играть. Генетический материал в виде клеток и костей, который кровоточит и разрушается.
Внезапно из моей комнаты по всему дому раздаётся музыка.
— Мы можем пойти поиграть с ними двумя?
Я прищуриваюсь, глядя на нее.
— Моя компания уже недостаточно хороша для тебя?
Я сжимаю в ладони ее волосы, откидываю ее голову назад, а другой рукой аккуратно обхватываю ее горло. Ее пульс бешено бьется о кончики моих пальцев. Я наклоняюсь вперед и втягиваю ее нижнюю губу в рот. Я прикусываю губу, пока кожа не лопается от давления. Она вздрагивает, стонет от боли в моих губах. Ее обнаженное мокрое тело извивается, ладони безрезультатно давят на мои плечи.
Я отпускаю ее губы и смотрю, как кровь стекает на ее подбородок. Ее руки похлопывают по нему, а в глазах плавают слезы. У нее слишком низкий болевой порог, она плакса, и я наслаждаюсь видом ее слез.
— Ты ублюдок! — кричит она. — Я не люблю боль.
Она отводит руку назад и дает мне пощечину, касаясь моей мокрой щеки, отчего она немедленно вспыхивает. Вот чертова пизда. Как она посмела ударить меня? Я вижу это, в ее глазах... страх.
Я бью ее наотмашь по щеке с такой силой, что она теряет равновесие. Она вылетает из душа через стеклянную дверь. Кричит, пытаясь ухватится за что-нибудь, чтобы удержаться, но находит только воздух и осколки стекла. Она падает на пол с глухим звуком, с которым ломаются ее кости, ее легкие опустошаются с таким громким выдохом, что он почти затмевает звук удара ее головы об пол.
Тишина.
Я смотрю вниз на нее, лежащую совершенно неподвижно на кафельном полу, словно время замерло для нее, препятствуя появления новых морщин вокруг глаз. Она выглядит моложе, лежа здесь, с осколками стекла по всему телу, порезами, из которых с большой скоростью вытекает ее жалкая жизнь. Кровь, скопившаяся под ее головой, напоминает мне кровь родителей Мелоди. Багровая и теплая, вытекающая, как река. Так много крови. Как легко нас сломать.
Я выхожу из-под струй воды, льющейся на меня, наклоняюсь, чтобы поднять ее голову. Ее кровь горячая и липкая, как теплая глазурь на свежеиспеченном кексе. Она покрывает мои руки, как краска. Я не хотел ее убивать, но в любом случае она мертва. Я поднимаю ее и кладу себе на плечо. Стекло режет ступни моих ног. Мне нравится боль.
Они даже не замечают, как я вхожу в комнату. Лейла скачет на члене Клайва, как настоящая профессионалка. Я опускаю тело Моники на пол и забираюсь на кровать, толкая Лейлу спиной вперед, так что ее сиськи упираются в грудь Клайва, а задница приподнимается в воздухе. Я подношу член к ее дырочке и сильно надавливаю, преодолевая кольцо мышц, пытающихся избежать моего проникновение. Она хнычет Клайву в грудь. Ей чертовски больно принимать меня на сухую, как будто сучку трахают в жопу без всякой подготовки. Она знает, что я принимаю боль и отдаю ее, и, как хорошая шлюха, которой ее учили быть, позволяет мне делать то, что, черт возьми, я хочу.