— Я люблю тебя, — шепчу ей на ухо.
— Я люблю тебя больше.
Она скользит рукой мне за спину, чтобы ущипнуть мою голую задницу. Любить больше просто невозможно, но я не спорю. Вместо этого кладу ладони на ее груди и ласкаю их, слегка сжимая соски. Мое периферийное зрение предупреждает меня о появлении Цереус в компании с кем-то раньше, чем это находит подтверждение в ее словах.
— Из всех комнат в этом доме вы решили потрахаться именно на кухне?
— Следи за языком, — выпаливаем мы одновременно с Мелоди, поспешно натягивая на себя одежду.
— Вас реально тревожит мой язык после того, что я только что увидела? Вы хоть понимаете, что я кушаю за этим столом?
— Похоже, что твой отец тоже, — смеется за спиной ее лучшая подруга. Было очевидно, что Цереус придет не одна.
Черт подери, а она права. Мы не должны заниматься подобными делами на кухне, когда вместе с нами живет подросток, который приходит и уходит, когда ему заблагорассудится.
— Если бы ты сообщала, когда почтишь нас своим присутствием, мы бы постарались вести себя осторожнее, — с упреком говорит Мелоди, получая в ответ от Цереус лишь недовольное фырчание. В данный момент они переживают не самый простой период. Наша дочь огрызается на любые слова Мелоди и абсолютно не слушает ее. Мои сестры уверяют меня, что все девочки-подростки проходят через подобное, и вскоре все пройдет, но это выводит меня из себя. Они — мой мир, и мне тяжело мириться с тем, что они так часто собачатся, а я оказываюсь в эпицентре их ссор.
— Цереус, проводи Стейси в свою комнату и спустись к нам, чтобы мы могли немного поговорить, — прошу я.
— Папа она является моей лучшей подругой уже четыре года и прекрасно знает, где моя комната.
Стейси одаривает меня улыбкой, взмахивает рукой и шутливо шевелит пальцами, словно прощаясь, прежде чем выйти с кухни. Мне не нравится ни она, ни то, как влияет на мою дочь. Девчонка — та еще маленькая сучка, а ее отец и вовсе никчемный кусок дерьма, который владеет алкогольным магазином и не раз привлекался за продажу спиртного несовершеннолетним. Мелоди же относится к ней снисходительнее, хотя бы потому, что они обе потеряли своих матерей.
— Сядь. — Я указываю на стул, а в ответ получаю лишь недовольную гримасу и отрицательное мотание головой от моей дочери.
— Это была не просьба, Цереус. — Я слегка повышаю голос, чтобы продемонстрировать ей, что не шучу и не настроен с ней церемониться.
— Дерьмо, — выплевывает она и приземляется на стул.
— Не веди себя, как маленькая. Мы оба знаем, что это давно не так. Нам необходимо обговорить с тобой ряд правил.
Я сажусь на стул напротив и кладу руки на стол перед собой, надеясь, что она все же посмотрит мне в глаза.
— Валяй, — говорит она, не поднимая головы.
— Впредь, когда уходишь, ты должна будешь поставить нас с мамой в известность, куда собираешься и во сколько планируешь вернуться. Ты слушаешь меня?
Она надувает губы и складывает руки на груди.
— Я не сделала ничего плохого! С какой стати меня наказывают за то, что вы двое не можете держать себя в руках, словно парочка студентов колледжа?
Мелоди подходит к кофеварке, чтобы налить себе кофе. Я ударяю кулаком по столу и грозно наставляю палец на Цереус.
— Вот именно поэтому! Ты почувствовала слишком много свободы. Я против того, чтобы ты проводила много времени со Стейси. И уже говорил с тобой об этом, но ты, Цереус, явно проигнорировала мою просьбу.
Я бросаю свирепый взгляд в ее сторону, предостерегая от пререканий. Мне непривычно повышать на нее голос, на мою малышку, но у меня существуют правила, и они придуманы непросто так, а чтобы защитить ее. Я хочу добиться того, чтобы они беспрекословно соблюдались. Мы обсуждали это и с Цереус, и с Мелоди, но обе, по всей видимости, не предали этому значения, так как Мэл все еще позволяла дочери ночевать у Стейси. Часть моей работы — понимать особенности социального поведения людей, давать отчет, на что способны те или иные личности и почему идут на те или иные преступления. Когда речь заходит об отце Стейси у меня срабатывают все мои чертовы маячки. Он питает страсть к молоденьким, не всегда совершеннолетним девочкам. Именно поэтому тот свободно продает им спиртное. Мои инстинкты убийцы просыпаются, когда жизнь сталкивает меня с такими людьми, как он. Едва преодолимая потребность взяться за старое и расправиться с этим мерзким извращенцем живет внутри меня и просится наружу, но риск безвозвратно сорваться, быть пойманным и потерять все, пока перевешивает. Но это, пока им не пересечена черта. Если же он сделает это, то я не ручаюсь, что смогу контролировать огонь, сжирающий меня изнутри, и ответить за последствия.
— Почему ты придираешься ко мне? Ты становишься таким же мерзким, как и мама, — выпаливает Цереус.
Мелоди швыряет чашку в раковину и устремляется к столу.
— Таким же мерзким, как и мама? А я даже не подозревала, насколько плоха, Цереус. Прошу тебя, может расскажешь, что столь ужасного я сделала, чтобы заслужить такое отношение?
— Я все поняла. Теперь я могу идти?
Святые угодники, я не узнаю своей маленькой девочки.
— Нет. Ты наказана, — заявляю я, и ловлю на себе сразу две пары удивленных зеленых глаз.
— Ты не можешь запереть меня дома, — говорит Цереус, не веря в то, что услышала. Она бросает взгляд на Мэл, ища хоть какой-то поддержки. — Даже мама никогда не наказывала меня, — продолжает она уже более решительно, расправляя плечи.
Я смотрю на свою супругу, которая лишь пожимает плечами и прикусывает губу, чувствуя себя виноватой за то, что прежде была столь снисходительна с ней.