Это произошло, когда она обрабатывала его спину. Потянувшись за новой порцией крема из пчелиного воска, Хевермин заметила, что мальчик пристально смотрит на её руку. Однако, когда она закрыла раны на его спине хлопковой тканью, пропитанной отваром зверобоя и чистотела, и перевернула, он закрыл глаза, сделав вид, что спит. И так продолжалось ещё два дня.
Лоис начала смешивать и измельчать еду до водяной консистенции и давать маленькими порциями. Мальчик продолжал есть, не открывая глаз. Иногда она замечала, что он пытается двигаться: то сместит руку, то примет другую позу.
Горро не мог отличить реальность от сна. Как слепой котенок, он ориентировался в пространстве по едва различимым очертаниям и запахам. Неужели его схватили? Что с ним собираются делать? Неужели снова будут бить и мучить?
По нежными прикосновениям он предположил, что его перевязывает женщина. Кто она? Служанка Хронов? Жена служителя? Нужно бежать, но куда и как? Даже малейшие движения причиняли боль в ранах. Всё, что касалось пищеварения, стало совершенно иным. Живот бунтовал, бурчал и крутил, словно все внутренние органы достали и поменяли местами. Сердце порой билось так сильно, что, казалось, вот-вот лопнет в следующий удар.
Самое удивительное — кисти и губы. Ощущение, как после удаления зуба: проводишь языком по пустому пространству и каждый раз поражаешься, смыкая челюсть и чувствуя, что все не так как прежде.
Не зная, какой это был день, он попытался встать. Тело ощущалось, словно набитое камнями. Каждое движение было непосильным. Всё, что у него получилось, это двинуть рукой из одного положения в другое. По ночам ему казалось, что к нему приближается раскаленное железо с клеймом. Он изо всех сил пытался отбиться, но руки не давались. Он просыпался в поту, вспоминая, что сейчас он в другом месте. И снова пытался передвигаться. Каждый раз, когда она уходила, Горро старался двигаться. Самым значительным достижением за эти два дня стало то, что он смог перевернуться. На следующий день он уже стоял на локтях и коленях. Его конечности не слушались, но он наполнял их гневом и яростью, и чем больнее ему было, тем больше усилий прилагал. И всё это происходило в тишине, прерываемой лишь едва слышными вздохами и скрипами. А что, если ему надо бежать отсюда? Вдруг ему угрожает опасность. От женщины пахло яблоками и спокойствием. Даже, возможно, заботой. Но кто знает, кто или что еще ждет его в том доме. Может, его и вовсе собираются съесть.
На двадцатый день, проснувшись рано утром, Хевермин не обнаружила мальчика на своём месте. Она не спеша вышла на улицу, стараясь не выдать своих эмоций, и увидела, как он медленно, с трудом передвигая ноги, идёт вглубь леса. Затем он остановился и, неуклюже двигая руками, начал спускать штаны.
Хевермин вернулась в дом и, поскольку утро было прохладным, решила приготовить чай в котелке.
Мальчик отсутствовал довольно долго, и Хевермин, хотя и беспокоилась о его самочувствии, не стала его беспокоить.
Чайник уже почти закипел в камине, и Хевермин отправилась в свой небольшой сад, чтобы нарвать трав: бессмертника, ромашки, шалфея, чабреца, полыни горькой, тысячелистника и крапивы.
Женщина уселась на землю и принялась рвать свежие листочки мелиссы, когда краем уха уловила скрип двери.
Вернувшись домой, Хевермин увидела, что дверь в амбар закрыта. Похоже, мальчик не хотел встречаться с ней. «Ну что же, не стоит его сейчас беспокоить», — подумала она.
Приготовив чай, Хевермин открыла дверь, ведущую в амбар, и увидела, как мальчик, свернувшись в клубок, снова закрылся в своём маленьком мирке. Она оставила чай и вышла. Некомфортное, неловкое и тянущееся, как смола, молчание продолжалось долго.
Хевермин регулярно меняла повязки и обрабатывала раны мальчика. Он либо отводил взгляд, либо закрывал глаза во время процедуры. В течение месяца больной не произнес ни слова, а Хевермин не задавала вопросов. Постепенно изуродованный ребёнок начал самостоятельно ходить по нужде. Хевермин просто оставляла еду и питье рядом с ним и забирала уже пустые миски. Можно было понять, что есть ему очень тяжело по еде, разбросанной вокруг тарелки.
Пальцы и кисти рук мальчика находились в ужасном состоянии. Хевермин не обладала достаточными знаниями, чтобы эффективно лечить такие раны. Однажды сквозь щель в двери она увидела, что ему очень трудно брать в руки предметы, и ест он, либо нагибаясь к еде, как собака, либо ковыряя её мизинцем.