Выбрать главу

Джин Вулф

Безголовый

Тебе по нраву гротеск? Если да, читай дальше и не пожалеешь, ведь слышать об уникуме вроде меня тебе вряд ли прежде доводилось. Но если тебе больше по душе серенькие, как тот дождливый день за оконным стеклом, рассказы, то лучше переверни несколько страниц, а то, чего доброго, тебя стошнит в самом начале. Или, с грехом пополам осилив мою историю, ты в негодовании швырнешь книгу в угол. Или, не поняв ни бельмеса, недоуменно пожмешь плечами, а через минуту-другую и думать обо мне позабудешь.

Читаешь дальше? Ну, тогда держись — сейчас ты узнаешь такое… В общем, у меня нет головы!

Брось, какие, к черту, шутки?! Да и расчлененные трупы, упыри и прочая нечисть ко мне тоже не имеют отношения.

Просто таким уж я уродился.

Конечно, я не помню, как появился на свет, но ма говорит, что был я таким всегда.

Как-то раз мне в руки попалась книга некоего Марко Поло, так там на гравюре был безголовый, ну вылитый я. Выходит, я не один такой на белом свете. Конечно, Марко Поло сам безголового в глаза не видел, а описал его понаслышке, оттого и наврал с три короба. Например, в книге написано, что безголовые родом из Индии. Не возьму в толк, при чем здесь Индия, когда я уроженец штата Индиана. Это ведь не одно и тоже, как, по-твоему? А еще там сказано, что люди без голов давно вымерли. Но тогда как же я? Ведь я-то живой!

Опишу себя, если ты еще не догадался, как я выгляжу. Правда, вертеться у зеркала я не любитель, так что себя в основном знаю лишь на ощупь, да по картинке в той самой книге.

Значит, так: глаза у меня раза в два-три крупней, чем у тебя, и расположены там, где у большинства мужчин — бесполезные соски. Зрачки огромные, карие; лохматые брови — дугой. Пожалуй, глаза — самая привлекательная часть моего тела.

Рот у меня широкий, проходит поперек всего живота. Зубы под стать рту — тоже не маленькие.

Иногда, раздевшись, я сгибаюсь вопросительным знаком и разглядываю свои губы. Они ярче, краснее, чем у обычных людей, отчего кажутся — не смейся, не смейся! — покрытыми густым слоем помады. Родись я девчонкой, и будь мой рот поменьше, да находись он, где полагается, обо мне бы сказали: «губки бантиком».

Нос у меня крупный и, слава Богу, такой плоский, что почти не выпирает из под сорочки. А может, его с годами сплющила одежда?

У меня нет головы, и шеи, естественно, тоже нет. А то, представляешь, как нелепо бы смотрелся куцый обрубок на плечах?

Тебе, конечно, интересно, как я устроен внутри, но честное слово, я и сам толком не знаю. Похоже, рот у меня ведет прямо в желудок, а мозг находится где-то рядом с сердцем, отчего всегда хорошо обеспечен кислородом. Но, повторяю, все это лишь предположения.

Как уже говорилось, я таким родился. Увидев меня впервые, моя бедная мамочка лишилась чувств. Но не волнуйся, ненадолго. Придя в себя и маленько поплакав, она отправилась в ближайший магазин игрушек и купила подходящих размеров куклу. Дома она разобрала ее на части и привязала пластмассовую головку к моим плечам. А может, то была идея моего отца? Или трюк с куклой придумал домашний доктор? Много с той поры утекло воды, сейчас и не разберешь, кого тогда столь удачно озарило. Да оно и не важно. На мое счастье, лица младенцев не ахти какие выразительные, поэтому куклы

— во всяком случае, дорогие хорошие куклы — по этой части им не уступают. Пластиковая голова на плечах, нос, рот и глаза под одеждой; так и хожу, и до сих пор никто даже не заподозрил обмана.

Мои первые детские воспоминания связаны с головой той самой куклы. Помню, играю я в кубики… Такие, знаешь, разноцветные, деревянные, на них еще нарисованы буквы, цифры и даже домашние животные. Так вот, беру я в руку желтый, резко пахнущий краской кубик, и почему-то мне кажется, что он жутко смахивает на предмет, что у меня на плечах. Помнится, я с минуту удивленно верчу в руках странную деревяшку, а затем сую в рот. Вот ты, поди, улыбаешься, а у меня до сих пор мурашки по коже. К счастью, я пребольно разодрал десну и с ревом выплюнул кубик, а то бы остался мой рассказ ненаписанным. Я прекрасно помню тот кубик, запах свежей краски, а вот более поздние, подчас более яркие события напрочь стерлись из памяти. Может, ты знаешь, почему так происходит?

Я рос болезненным ребенком. Поэтому, и, конечно, из-за необычного строения тела, я не играл с другими мальчишками, не ходил в походы, не слонялся целыми днями по улицам. В школу меня на собственном латаном-перелатанном «форде» отвозила ма, она же сразу после занятий забирала домой. Педиатр выдал мне бессрочное освобождение от физкультуры. Оно и понятно, какая физкультура при моей-то внешности. Хотя… Позже, в старших классах, мне не раз приходило на ум, что избавь меня тогда взрослые от мелочной опеки, да позволь снимать дурацкий протез с плеч, глядишь, я бы и стал знаменитым гимнастом. Или даже футболистом.

В школе я носил сделанную на заказ голову. К моей нижней челюсти прикреплялась длинная нить, и когда я говорил, голова вместе со мной разевала и захлопывала рот.

Вообще-то, безголовому довольно сложно учиться в средней школе. Я носил рубашку из хлипкого, почти прозрачного полотна, но чтобы видеть доску, приходилось постоянно сидеть за первым столом. Не стану называть свое имя, но если ты помнишь у себя классе тихого парня с невыразительным лицом, всегда сидевшего в первом ряду, так это скорее всего был я. Не помнишь? Ну как же, я тогда еще носил веснушчатую голову с хитро прищуренными глазами и забавным вздернутым носом. Все равно не припоминаешь? Так взгляни на фотографию своего выпускного класса! Правда, на фото все лица невыразительны.

Конечно, в те годы я рос как на дрожжах, и заменять головы приходилось чуть ли не каждый год. Это сейчас я обзавелся постоянной башкой со смазливым личиком, и когда нашептываю в микрофон на животе слова, голос звучит из динамика во рту. Голова вполне сносно сидит на плечах, но как только дверь моей квартиры захлопывается у меня за спиной, оставляя головастых, вечно ухмыляющихся умников снаружи, я тотчас закидываю обрыдший механизм в угол.

Из-за этой-то поддельной головы я и настаивал, чтобы девчонка потушила свет и задернула шторы. Авось ничего не заметит в темноте. Не профессионалка же она, в самом деле.

— Слишком жарко, — жаловалась она.