– В вашем распоряжении не более пяти минут, – и вышел из палаты.
Николай Владимирович заговорил глухо и медленно, с трудом произнося слова:
– Вадим, не знаю, почему я еще жив. Они погибли. Я ждал только тебя и не умирал. Прости меня, если я что-то сделал не так, но все время нашего с тобой знакомства я считал тебя моим вторым сыном. А сейчас остался только ты один.
Осколов, прикрыв глаза, замолчал, и Вадим почувствовал то, чего не знал в юности, – на глаза начали наворачиваться слезы. Было странно и непривычно чувствовать это, и только огромным усилием он смог остановить появление соленой влаги.
Николай Владимирович заговорил еле слышно:
– У меня в этом мире остались только ты и моя ненависть. Я просил отозвать тебя лишь для одного: те, кто совершил это, жить не должны. И это можешь сделать только ты. Любой другой не испытывает той же боли, что горит сейчас в тебе и во мне. Расследование смогут провести и другие, но покарать убийц они не решатся. Это не их горе и не их трагедия. Это наше семейное дело, наш с тобой крест, и мы должны внести его на Голгофу. Прошу, умоляю тебя дать мне слово, что мои дети и внучка будут отомщены. Тогда я смогу умереть спокойно…
Вадим, хотя и с трудом воспринимал услышанное, уже знал, что его ответ умирающему может быть только один, другого не дано. Преодолевая комок, застывший в горле, он с трудом выдавил из себя:
– Я клянусь, что люди, сделавшие это, умрут, – и сам поверил, что так оно и будет.
По лицу Николая Владимировича прошла едва заметная тень удовлетворения. Он, помолчав немного, сказал:
– У Панфилова я для тебя оставил конверт. В нем находятся некоторые инструкции, которые тебе будут необходимы для совершения того, что мы сегодня решили. После прочтения уничтожь эти бумаги. В них информация, которая будет обеспечением твоей работы. Я еще раз прошу тебя сделать это…
Неожиданно резко раздался писк приборов, к которым тянулись провода от Осколова. Его лицо исказила гримаса боли. В палату влетел толстый доктор. Он мельком глянул на экраны и замахал руками, выпроваживая посетителя. Вадим медленно пошел к двери, оглянувшись последний раз на неподвижное тело, распростертое на больничной кровати.
В приемной сидел один Панфилов. Старикова уже не было. Вадим вопросительно глянул на охранника:
– Николай Владимирович сказал, что ты должен мне передать конверт.
Ему показалось, что Паша вздохнул с облегчением, будто бы избавляясь от чего-то гнетущего. Конверта с собой у него не было, и они договорились, что сегодня вечером Панфилов привезет требуемое к Вадиму домой.
В четырнадцать тридцать звонок разбудил замки серой металлической двери на третьем этаже скромного пятиэтажного дома на Дмитровском шоссе. Молодой человек жестом пригласил Вадима войти и запер за ним запоры. Представления не требовалось, его уже ждали. В комнате за дверью с матовыми стеклами в низком кресле рядом с журнальным столиком сидел Станислав Сергеевич и внимательно просматривал тонкую папку с документами. Судя по скромной обстановке, это была одна из квартир, используемых для конфиденциальных встреч. Вадим знал, что таких мест по Москве немало, и сам бывал в них.
Стариков встал, подвинул Вадиму папку и сам отошел к окну. Документов было немного, часть была получена по факсимильной связи, поэтому качество их было неважное. Несколько официальных сообщений, перевод протоколов местной полиции и не очень ясные фотографии. Вадим внимательно просмотрел все материалы, но не обнаружил в них ничего нового. Свои чувства он спрятал и не проявлял никаких эмоций. Началась работа, которую необходимо выполнить, и она будет выполнена. Вопросы были. Стариков отвечал на них как мог. Аналитики и следователи подняли обширный пласт информации по Сьерра-Марино и по субъектам произошедшего. Однако конкретики не было ни в чем, начиная от целей террористов, кончая отсутствием какой-либо информации об их национальной и прочей принадлежности и реальных фигурах, стоящих за ними. Финал – взрыв в доме, убийство заложников – не поддавался логике, тем более что деньги, предназначенные для выкупа, оставались на месте происшествия и практически все пришли в негодность. По их обгоревшим остаткам определили, что количество и номинал купюр соответствует сумме, заложенной в мешки перед операцией. Вывод напрашивался один: необходимо на месте разбираться во всех деталях произошедшего.