К новому тысячелетию во всей Европе исторические исследования, посвященные политике в отношении иммигрантов, определенно переключили внимание с политических вопросов на еврейских беженцев. Признание Холокоста важнейшим явлением XX века в Европе следует поставить в заслугу этому сдвигу парадигмы. Также движущей силой этого изменения можно считать общий сдвиг в историографии Холокоста и переоценку его значения для нацизма. Большинство европейских обществ были вынуждены задуматься о том, что они отвели себе роль сторонних наблюдателей в преследовании и спасении евреев в эпоху нацизма.
Необходимость международной и транснациональной перспективы
Историография, посвященная беженцам 1930-х годов и политике западных государств в отношении них, по-прежнему в значительной степени основана на национальной перспективе, причем каждая страна создает свои собственные нарративы и анализирует происходящее. Такие национальные исследования почти всегда предваряются кратким обзором обширной литературы о нацистской Германии, в которой подробно рассматриваются характер и масштабы преследований. Однако в исследованиях по нацистской Германии мало внимания уделяется тому, как преследуемые в конечном итоге покидали страну. Более того, влиянию политики эмиграции и высылки, проводимой различными ведомствами гитлеровской Германии, на их бегство уделялось лишь незначительное внимание. Лишь недавно было признано, что неудачи этой эмиграционной политики могут стать ключом к пониманию извилистой дороги в Освенцим.
Некоторые авторы публикаций использовали ключевую информацию о нацистских преследованиях как основу для периодизации, что дало возможность провести анализ того, как расселялись еврейские беженцы. Авторы выделяют национальную иммиграционную политику в качестве одного из факторов, объясняющих случившееся, но лишь приводят примеры из истории той или иной страны, не приступая к сравнительному анализу сходств и различий между национальными политиками. Историография политики в отношении беженцев из нацистской Германии редко дает обзор, выходящий за рамки национального кейса. Международное изменение политики в отношении беженцев также игнорируется. Если международный режим в отношении беженцев и обсуждался, то лишь для того, чтобы проиллюстрировать, как национальная политика в отношении беженцев отражалась в позициях национальных представителей на международных форумах. Исключением является Клаудена Скран, которая подошла к международному режиму беженцев в межвоенный период с ненациональной точки зрения, но ее очень оптимистичный анализ сосредоточился в основном на правовом изменении этого режима. В ее анализе международный режим в отношении беженцев межвоенного периода рассматривается как предшественник Женевской конвенции 1951 года, которая ввела идею особого режима для беженцев в рамках иммиграционной политики страны. Рассматривая правовые изменения, Скран концентрируется почти исключительно на международной арене и уделяет мало внимания внутренним факторам в различных странах, предоставивших убежище. Таким образом, ей нечего сказать о том, как этот международный режим повлиял на суровую реальность большинства беженцев в 1930-е годы. До сих пор практически не исследовалось, как международный режим беженцев влиял на национальную политику, как политика отдельных государств зависела от политики их соседей и подвергалась постоянному сравнению на протяжении всего периода, когда все правительства стремились сделать свою политику одинаково или, в идеале, чуть менее гостеприимной, чем другие. Такое сравнение неизбежно осложнялось тем, что ни в одной стране не существовало единой политики, а был целый комплекс мер, связанных с гражданством, проживанием, въездом и трудоустройством, которые в совокупности и составляли иммиграционную политику. Более того, как будет показано в данном анализе, ни одна из стран не выступила в 1930-е годы с политикой, основанной на одном и том же наборе принципов, предписаний или законодательной истории, не говоря уже об общей практике обращения с иностранцами.