Глава VIII............Мрачный художник
Большая оранжевая луна продолжала свой путь по ночному небосклону. Её золотистые лучики пробирались вдоль стен зданий, стараясь заглянуть в каждое окошко, в каждую щелочку. Цепкие и юркие, как когти какого-нибудь лесного зверька, цеплялись они за морщинистые камни городской мостовой, осторожно пробирались по тёмным проулкам, опрометью скакали по козырькам крыш и фронтонам домов. Но было одно место, куда добраться они были не в силах…
Огромное мрачное подземелье, заброшенная станция метро, закрытая по причине близкого пролегания грунтовых вод. Её убрали со схемы ещё на этапе строительства первых станций Летаргского метрополитена в 1931 году. По прошествии стольких лет жители приморского мегаполиса о ней попросту позабыли.
Именно здесь под толщей земли, скрытое от людских глаз и солнечного света, обосновалось царство холодного мрака и невыразимого одиночества. Заброшенный кирпичный туннель был разделён между собой на несколько секторов. Некоторые из них пустовали, а некоторые служили жилыми помещениями, для обитающего здесь Ангела Смерти. В одной из них он оперировал несчастные порочные души, в другой впадал в непродолжительный, как правило, тревожный сон, в третьей – предавался излюбленному занятию – живописи.
В его художественной мастерской всегда царил идеальный порядок. Из мебели тут был длинный большой прямоугольный деревянный стол, несколько стульев, стальной сейф и комод. На столе, как правило, располагался металлический подсвечник с тремя зажжёнными свечами. Его яркого тёплого пламени было достаточно, чтобы осветить это унылое, забытое Богом, место. Здесь практически всё время пахло сыростью, как в какой-нибудь горной пещере. Где-то даже капала вода, и звук падающих капель эхом, разносился по всему подземелью. Пол мастерской, как и в других примыкающих к ней помещениях, покрывал толстый слой серого бетона. Посередине мастерской стоял деревянный мольберт, на котором можно было увидеть холст, прикрытый бархатным красным полотном. Несколько холстов расположились вдоль стен. Они также были бережно укрыты багровыми простынями.
Стояла тишина. Мёртвая тишина, в которой можно было явственно расслышать – звук капающей воды и звук шипящего фитиля одной свеч. Одна из них уже практически догорала. Золотистый воск медленно скользил вниз, образуя на подсвечнике причудливые сталактиты. Догорающая свеча ярко вспыхнула, зашипела и погасла. Практически сразу тишину прорезал душераздирающий человеческий вопль. Он длился лишь мгновение, затем в подземелье Ангела Смерти вновь воцарилось холодное гнетущее безмолвие. Так продолжалось несколько долгих минут, затем за дверью мастерской послышались неспешные шаги. Ещё через пару секунд заиграла музыка. Это был Кристоф Виллибальд Глюк – Танец блаженных теней из оперы «Орфей и Эвридика» второе действие, вторая сцена.
После этого дверь в мастерскую открылась, и на пороге появился Безликий в своём мрачном чёрном одеянии. В руках он держал небольшой стеклянный сосуд с какой-то вязкой алой жидкостью. По всей видимости, это была кровь.
Заметив, что одна из свечей погасла, Безликий недовольно поморщился, быстро прошёл к комоду и извлёк из неё новую. Закрепив свечу на подсвечнике, он не спеша направился к мольберту.
С довольной улыбкой, в которой скользило истинное блаженство, Безликий бережно снял с холста бархатное полотно и взглянул на картину.
Кошмарный полуразложившийся череп глядел на мрачного художника своими чёрными пустыми глазницами. Огромный беззубый рот его был широко раскрыт, и внутри его виднелась длинная спиралевидная лестница, уводящая глубоко вниз. На ступенях, окроплённых багровой кровью, было изображено множество людей, на лицах которых застыла гримаса невообразимого ужаса. Все они пытались выбраться наружу из этой засасывающей и утягивающей их вниз бездонной воронки. Картина была практически закончена, в ней не хватало лишь пару штрихов.
Разложив на полочке для художественных принадлежностей необходимые для работы кисти, краски и флакон с кровью, Безликий окинул холст оценивающим взглядом, после чего взял в руки палитру. Приступать к работе он не торопился.
Прищурив от удовольствия глаза, он слушал музыку. Вивальди – «Зима» была одна из его любимейших композиций. Прежде чем прикоснуться кистью к краскам, Безликий некоторое время тщательно отмачивал её в стеклянной склянке с кровью. Написание картин сопровождалось у него множеством ритуалов, которые он старался никогда не нарушать. Совсем иным делом была для него хирургия. Следовать ритуалам во время оперирования пациентов было крайне сложно, хотя бы по причине того, что проводить их приходилось по большей части без анестезии. В таких условиях подчиняться суевериям и привычкам было крайне рискованно, ведь жертва могла в любой момент скончаться. По этой причине Безликий старался найти индивидуальный подход к каждому пациенту. В живописи же ему удавалось взять весь процесс под контроль. Рисовать он предпочитал кистью из щетины свиного ворса овальной формы с деревянной длинной рукоятью. Её удобно было держать в руке, а это было немаловажно, ведь он мог предаваться любимому занятию множество часов. После окончания работы Безликий бережно промывал кисти, используя разбавитель и мягкое увлажняющее туалетное мыло без запаха. Этап очищения он проводил трижды, после чего укутывал кисти в махровое полотенце и хорошенько просушивал. Все свои шедевры он создавал под музыку. Она помогала ему сконцентрироваться и настроиться на нужное настроение. Слушать он предпочитал симфоническую. По его мнению, она звучала органичнее и была приятнее на слух, чем когда инструмент играл соло. Между тем ему нравилось слушать отдельно партитуру скрипки. Он был без ума от Баха, мог часами слушать Паганини, но больше всего ему нравился Вивальди. Его музыка казалось ему наполненной, проникновенной, сбалансированной. Её Безликий сравнивал с глотком зрелого вина, отличающегося насыщенной палитрой вкуса и многогранностью аромата.