Экспресс мчался. Качались вагоны, грохоча на стыках колесами, из труб густо валил черный дым, жирными хлопьями оседая на траве и кустах у дороги. Пассажиры в первых трёх вагонах весело проводили время, коротая дорогу, — шести десятков там, конечно, не набралось, но на две трети эти вагоны заполнились. Кто-то из гномов, большой компанией ехавших в первом вагоне, затянул боевую песню. Её подхватили. Песня была хорошая, достойная — трапперская песня.
Под редкие, доносящиеся до машинистов аккорды, поезд разогнался до своей предельной скорости.
— Пятый, доложите обстановку!
— Первый, наблюдаю объект. Расстояние до цели — расчётное, быстро сокращается… Я на боевом. Первый?
— Атакуй!
— Есть атаковать!..
Поезд должен был идти до Столицы три дня и две ночи. Под вечер третьего дня показалась бы столица. Но позади пока было всего несколько сотен вёрст, а за узкими застеклёнными окнами сгустилась кромешная ночная мгла.
Под убаюкивающий перестук колёс и потряхивание вагона на стыках большинство трапперов завалились спать. Не спали лишь Ян с Ворчуном — решили сыграть в шахматы. Правда, Ворчун не принимал человеческие шахматы, обычные, на шестнадцать фигур у каждого, а Яну слишком сложными казались гномьи, где количество фигур превышало сотню, происходили постоянные замены и вступления «в бой» резервных фигур.
Остановились на чём-то среднем, именуемом, непонятно почему, тавлеями. Слово это — Ян читал в энциклопедии — было земного происхождения и также обозначало игру в шахматы: классические человеческие. На Тароне к обычным правилам добавили четыре гномьих, и, таким образом, количество фигур выросло на восемь резервных, которые могли вступать в игру по желанию игрока, но не далее третьей линии доски. Еще — разрешалось трижды за игру производить замену фигуры на неравную, на ход давалась одна минута и не более, король являлся, по сути, вторым ферзём, но лишь с первой по четвёртую линию. Вот такая вот игра…
Ян сейчас как раз ломал голову, менять ли ему пешку на резервную туру, или просто ввести её в игру в безопасном месте. Ворчун ухмылялся — на часах секундная стрелка вот-вот должна была достичь границы, что останавливало игру…
Ян не дал ему порадоваться — взяв перерыв. Устало потянулся, встал.
— Часа два уже играем, — ворчливо сказал он, будто бы упрекая Строри.
— Четыре, — возразил тот, покосившись на большие настенные часы, мерно тикавшие на дальней стене вагона. — Чаю хочешь?
— Давай, — кивнул Ян. — Только ты завариваешь… У тебя вкуснее получается.
Гном проворчал что-то вроде «развелось тут лентяев», но спорить не стал и отправился к самовару в дальнем углу. Ян же подошёл к окну и стал не без удовольствия созерцать быстро меняющийся вид.
Они как раз проезжали Угольные болота, названные так по вполне понятной причине. Видок, может, и не ровнялся с изумительными Золотыми садами на юге, или с Семигорьем на востоке, но и здесь глазу было, где отдохнуть. И кромешная тьма вовсе не являлась тут помехой — совсем наоборот! Видя лишь некоторое количество силуэтов снаружи, Ян мог додумывать остальное.
Он обладал богатой фантазией и мог бы многое додумать без чужой помощи, даже почти ничего не видя. Но пять больших серебристых звёзд, таких низких, над самым горизонтом повисших, ему не придумались.
— Смотри-ка, — удивлённо протянул он. — Странные звёзды! Строри, поди-ка сюда.
Строри с неохотой оторвался, он как раз отмеривал третью ложку чаю в заварочный чайник, и от неожиданности просыпал внутрь на четверть меры больше. Теперь чай выйдет чрезмерно крепким, а таким уже не утолишь жажду и не насытишь мозг тонизирующими веществами. Таким только мамуков болотных поить… да и они не станут!
Ворча себе под нос о некоторых, на его взгляд, чрезмерно распустившихся сосунках, возомнивших о себе невесть что, Строри поспешил, однако, на его зов. И застыл, уставившись в указанном направлении, ибо, по всему выходило, что вовсе не зря, не для любования ночными болотными видами, позвал его Ян. На горизонте и впрямь повисло созвездие из пяти крупных, ярких звёзд, которого вовсе там быть не должно было. И, более того, звёзды эти как будто приближались, увеличиваясь в размерах! Стремительно увеличиваясь! С того времени, как Строри заметил их, они от размера булавочной иголки выросли до величины грошовой монеты каждая. Нет, уже пятигрошовой! До полумарки!
Во все стороны от звёзд распространялось яркое, но какое-то удивительно мягкое, не слепящее глаз, свечение. Не такое, как… — впрочем, Ворчун и не знал, с чем сравнить. Он вообще ослеп и оглох, как заворожённый глядя на странное — невозможное в этих краях — зрелище. Потому вздрогнул, услышав рядом с собой хриплый, похожий на воронье карканье, голос Яна.