4
Пыльный свет падает на такой же пыльный ковер с красными узорами, которые уже давно выцвели. Нога Мин аккуратно ступает на него, ощущая жесткость засаленных ворсинок, которые если бы могли, впились бы в кожу, не щадя ее. Девушка делает еще несколько шагов, пытаясь скрыть брезгливость, и аккуратно садится на небольшое кресло возле окна. Луч света, задевающий ее, преломляется. Женщина неспешными движениями приближается к креслу напротив и падает в него, издается скрип.
— Вон всегда не отличался особой энергией и жизнерадостностью, — начинает женщина, сжимая небольшой носовой платок в сморщенных руках. В ее словах слышатся ноты тревожности, которые она не старается скрыть. — Он был хорошим парнем, всегда помогал мне по дому.
— Прошу прощенья, — перебивает женщину Юн Мин, — не могли бы Вы одолжить мне ручку?
Хозяйка незаметно кивает, а затем медленно встает. Кресло вновь противно скрипит, напоминая старую железную дверь, болты которой давно заржавели и не способны удерживать ее. Женщина делает пару шагов и останавливается возле небольшого деревянного книжного шкафа, на котором среди пыльных книг лежат пару ручек. Она берет одну и, протягивая ее Мин, принимает прежнее положение на кресле.
— Однако у него не ладились отношения с отцом, — хозяйка кашляет, прикрывая рот, и старается продолжать, игнорируя першение в горле, — Мой муж не всегда хорошо относился к мальчику, а спустя годы, это усугубилось, когда он начал пить. Вон’у это не нравилось, как и мне, но это не имело значения.
Рука Юн Мин двигается по листу, запечатлевая слова женщины, и в свою очередь девушка старается скрыть эмоции, что буйствуют внутри, заставляя сердце колотиться.
— Все случилось вечером, я готовила ужин, ожидая мужа с работы…
Холодным, промозглым вечером, отпугивающим все живое. Цикады умолкли, звери разбежались по своим норам, а город замер. Никто не решался выйти из своего убежища и ощутить колкий жадный мороз на багряных щеках. Он бы пробирался внутрь, одаривая прохладой легкие, и совсем не планировал выходить наружу. Однако Юн Тэ Ун не обращал на это внимания. Да, лицо его горело, но вовсе не из-за мороза, внутри играли явно не две бутылки соджу. Ступни не слушались, вставая боком, и получали пару тройку ругательств от своего хозяина, но все же смогли донести его до дома. Увидев своими красными с выступившими капиллярами глазами обветшалую халупу, в которой он так и не ударил палец о палец, Тэ Ун раздул свои и без того широкие ноздри, вытер, как ему показалось, каплю пота со смуглого лба и этой же рукой начал долбить в дверь. Удар за ударом, пока она не отворилась.
В дверном проеме стояла его жена, которая мгновенно была сбита с ног под напором массивной, жилистой руки. В ее нос врезался тошнотворный запах алкоголя, а в бок отдало тупой и приглушенной болью, которая, в скором времени, превратится в зияющую гематому. Тэ Ун бросился в дом, переступая через жену, и резко остановился.
«Я человек!» — взвыл он, морщась. Глаза еще больше налились кровью, утрачивая окончательно белый цвет. Мужчина то и дело бил себя в грудь, повторяя, — «я человек! Я человек, а не животное! Понимаете?!».
Никто не понимал, и все погрузилось в беспощадную тишину, что так и дразнила мужчину. Он прищурил свои глаза и не переставал кидать яростный, пронзающий взгляд по углам прихожей, выискивая затаившуюся жертву. Тэ Ун, продолжая пыхтеть и издавать звуки, напоминающие рычание, с возгласом: «Где этот сукин сын?!» метнулся вперед своим тяжелым шагом. Ступая по скрипящему полу, он стремительно и верно ворвался в комнату сына. Волосы парнишки тотчас оказались сжаты крепкой рукой, посиневшей от вздутых вен, а голова запрокинулась назад под напором отца. Еще одно мгновение, и Ги Вон был сорван со стула. Затуманенный и заплывший взор мужчины не помешал бросить сына на пол. Один удар ногой, и у парня перехватило дыхание, второй — боль, словно ток, разнеслась по всему низу, ноги перестали слушаться. Ги Вон даже не мог свернуться, чтобы хоть немного защитить себя, он понимал, что это не спасет от очередного наказания.
Все попытки рухнули с очередным ударом, разбившим лицо. Они продолжались снова и снова. Мужчина язвительно смеялся, показывая свой оскал. Тэ Ун не видел лежащее мясо, которое ранее было его сыном, и не ощущал ломящую боль в казанках. Его кулаки с радостью мяли кости, и с каждым хрустом его смех усиливался, а тон повышался. «Я — животное!» — уверенно орал он, разрывая горло в клочья, и смотрел на заплывшее темно-алое месиво, от которого исходил терпкий запах. Мужчина вновь схватил «это» за волосы, но Ги Вон не ощущал рвущей боли. Непереносимое и пронизывающее все тело жжение охватило его, нежно обняло сзади и сладостно шептало: «Ты это заслужил, глупый мальчишка», одаривая липкой кровью.
Тэ Ун протащил тело на кухню и бросил. Издался глухой и обшарпанный звук. Мужчина, порывшись, достал из тайника бутылку и залил в себя очередную порцию алкоголя. Этиловый яд быстротечно оказался в крови и разгуливал по сосудам, хозяйничая. От принятия «лекарства» отвлек припадочный и звонкий крик женщины, недавно пришедшей в себя. Она судорожно закрыла лицо, продолжая кричать, чтобы не видеть свежую багряную дорожку, ведущую к остаткам сына, к его телу, промокшему в луже крови. Вновь издался рев, но быстро прекратился, когда Тэ Ун одарил жену пощечиной и треском в голове. Женщина кинулась на садиста, но была оттолкнута на стол, заставленный парой свечей. Угол впился в голову, но не так глубоко, как ему хотелось, и бессознательное тело рухнуло.
Запах гари охватил дом: начал незаметно, прохаживаясь по кухне, и тихо пробирался все глубже, дабы утолить свое любопытство. Почти сразу же к нему присоединился огонь, но он не был так любезен и не церемонился. Жадные яркие языки поглощали все на своем пути, оставляя серую вонючую пыль. Они были ненасытны и просили еще, еще!
Пламя, первым делом, принялось поедать занавески, цветочные, его любимые. Их бархатно-шелковистая ткань всегда была слабостью огненного гостя. Ниточка за ниточкой мгновенно испепелялись, и оставалось лишь голое окно, открывающее вид на промозглую улицу. Чужак ступал вперед, заглатывая стол, стулья, шкафы, да всю мебель, что видел, заглядывал в углы, с надеждой найти что-то новое до тех пор, пока его не спугнула сирена.
Звонкая сирена массивной, как и ее черные жесткие колеса, машины. На красной коробке было готово к работе сопло для выброса пены, а по бокам шланги. Транспорт быстро завернул к пылающему дому, возле которого шумела толпа, неорганизованная и паникующая. Однако, она быстра расступилась под напором людей, знающих свое дело.
«Говорят… — женщина замолкает, чтобы собраться с мыслями, которые не утихают в ее голове, — пожар потушили быстро, а меня с семьей отвезли в больницу, где я и очнулась, где и начались проблемы с Вон’ом…»