Да, вот еще что важно. Мы нашли применение безработному Пехоте. Одно из самых неприятных занятий на съемках — таскать штатив. Его все ненавидят — здоровый, тяжелый, железный (руки мерзнут), за все цепляется. Обычно эта обязанность выпадает мне как самому длинному (а я в любой группе — самый длинный). И еще всегда говорят, что я самый здоровый (на слабо берут). Но тут!!!
— Вакула, — говорю я, — ты Пехота?
— Ну.
— Ну, вот и таскай.
Так вот, работали мы, значит.
И вот однажды, когда все байки у костра были сняты по два раза, все интервью записаны, я задумался о нашей профпригодности.
Выводы были неутешительны. Почти полтора месяца топчемся на войне, а ничего толком не сделали. А я парень импульсивный, мне мысли всякие лезут: и началось не так, и в Моздоке сидели, и здесь сидим, военные хоть делом занимаются — блокируют, а мы? А планка после Дагестана приличная, с одними байками солдатскими в Москву возвращаться как-то не очень, а великих событий, может, и не будет, может, сдадутся они на фиг и в Гудермесе, и в Аргуне, и в Шали, да и в самом Грозном. Короче, крыша потихоньку съезжает.
Лежал я так в палатке, лежал и придумал — нечего здесь валяться. Надо вдвоем с Димой потихоньку в Гудермес пробраться. Может, нам там даже рады будут. А то ведь никакой определенности — наши не штурмуют, они не сдаются…
Может, «послами доброй воли» станем (вы поняли, как у меня «потекло», да?).
Ну, а если послами не получится, так хоть сюжет сделаем классный, про жизнь в осажденном Гудермесе. И потихоньку назад. Саныч, опять же, описается — такого материала ни у кого не будет. А про то, что он «там наверху вопрос проработал», и не вспомнит. Тем более мы знаем теперь, как они этот вопрос «порешали». Короче, поворачиваюсь к Мухину, показываю глазами — «пойдем, выйдем».
Вышли. Темнело. Я его под руку, сигарету предлагаю, под ноги фонариком свечу — где асфальт пожиже. На «Стой! Три» отвечаю «четыре» (пароль «семь»).
— Дим, у меня тут идея возникла. Только ты серьезно к этому отнесись.
— Че за идея? Такая подводка…
— Погоди, ты можешь отказаться, это — чисто добровольно. Если откажешься — не обижусь.
— Да че за тема-то?
— Тебе не кажется, что мы здесь киснем?
— А че киснем? Нормально балдеем.
— А…
При такой реакции я не знал, стоит ли продолжать. Но решил попробовать.
— А тебе не приходило в голову, что снимать тут больше нечего?
— Ну, приходило. А че поделать-то?
— Че поделать? Думать надо, Муха, думать.
— Да я думал. Перетер тут даже с некоторыми. Тут есть пиплы — на гражданке лабали. Думал, фронтовой концерт организовать, классная съемка получилась бы, — Дима оживился, — представляешь, танки, окопы вокруг и пиплы на сцене в камуфляже… но инструментов нет… Может, этот, Петрович посодействует?
— Да нет, это фигня все, в ту войну и Макаревич приезжал, и «ЧайФ», нет, пиплы в камуфляже на сцене — это круче, конечно, но все равно фигня. Даже если бы инструменты были, — я увлекся, — это знаешь, что получилось бы, агитка такая сраная, типа пусть они там, в ОБСЕ, нас оккупантами не называют — у нас, мол, солдаты рок играют.
Дима немного обиделся.
— Ну, а ты че? Ты сам-то придумал че-нибудь?
— Придумал, Муха, придумал — мы с тобой в Гудермесе концерт устроим. Вдвоем.
Дима провалился по колено в асфальт.
— Ну, концерт, это я фигурально выразился. Это покруче будет. Мы с тобой вдвоем проберемся туда и сделаем сюжет про жизнь в окруженном городе. Понял?
— Круто. Ты ва-аще креативный чувак.
— Погоди, ты все осознать должен. Тут у нас три проблемы. Могут подстрелить. Либо на выходе, либо на входе. Либо уже в самом Гудермесе головы открутить. И сюда забросить. Нет, еще четвертая проблема — могут на обратном пути подстрелить. Но лично я вероятность всех этих вариантов оцениваю как крайне низкую (аналитик Генштаба).
Муха помолчал. Подумал. Вытащил ногу из асфальта. Сказал:
— Не, скорее всего, просто от…ят. Либо на выходе, либо на входе.
— А нас это пугает?
— He-а. Это ты классно придумал. Мне по барабану, где балдеть — хоть здесь, хоть в Гудермесе.
— Так ты согласен?
— Не вопрос!
Ну, рокер. Ну что тут скажешь?
— Кир, а мы когда пойдем?
— Сейчас.
— Сейчас?