В стене раскрылось отверстие, и Карсберри шагнул в лифт. Отсылать или не отсылать Хартмана? Бедный Фай не представлял никакой опасности. Все же… коварство безумных. Он решил оставить Хартмана и запустил лифт на сотый, самый верхний этаж здания. Створки двери мягко задвинулись, и кабина погрузилась в приятный полумрак, в котором высвечивались лишь номера этажей. Двадцать первый. Двадцать второй. Двадцать третий.
— Или взять министерство обороны. Вы проводили его резкое сокращение.
— Ну, конечно! — не выдержал Карсберри. — Весь мир теперь — одно государство. Не говоря уже о риске вооружения сумасшедших, нам просто не нужны военные силы.
— Знаю, — донесся из темноты виноватый голос Фая. — И все же втайне от вас министерство обороны укрепляло свою мощь. Недавно прибавилось еще четыре ракетных дивизиона.
Пятьдесят седьмой. Пятьдесят восьмой. Потакай ему.
— Зачем?
— Мы обнаружили, что за Землей ведут наблюдение. Вероятно, марсиане. Вероятно, с враждебными целями. Надо быть наготове. Мы не сказали вам… боялись, что это может вас взволновать.
Карсберри закрыл глаза. «Долго ли еще? — спрашивал он себя. — Долго ли еще?!..» Он отметил с вялым удивлением, что за последний час люди, подобные Фаю, которых он терпел в течение десяти лет, стали для него совершенно невыносимы. На мгновение даже мысль о предстоящем заседании, возвещающем начало здравого мира, не могла его приободрить. Реакция на успех? На конец многолетнего напряжения?
— Вам известно, сколько этажей в этом здании?
Карсберри не сразу осознал новую нотку в голосе Фая.
— Сто.
— Тогда где мы?
Всемирный управляющий открыл глаза. Сто двадцать семь — сиял указатель. Сто двадцать восемь. Сто двадцать девять.
Ледяной комок сгустился в желудке Карсберри, ледяное оцепенение овладело его мозгом. Голову будто стали медленно, но неумолимо сжимать в тисках. Почему-то вспомнилось об иных измерениях, о неожиданных дырах в пространстве. Всплыли какие-то смутные отрывки из элементарной физики: если лифт будет двигаться с постоянным ускорением, то никто внутри него не сможет определить, покоится ли он неподвижно на поверхности планеты или мчится с огромной скоростью.
Сто сорок восемь. Медленнее. Сто сорок девять. Еще медленнее. Сто пятьдесят. Лифт остановился.
«Какой-то трюк с индикацией!». Мысль подействовала на Карсберри отрезвляюще. «Замысловатая шутка».
— Будьте готовы к сюрпризу, — предупредил Фай.
Створки раздвинулись, и Карсберри вскрикнул, ослепленный ярким солнечным светом.
Он, Хартман и Фай вместе с незначительным количеством мебели и оборудования парили в воздухе на высоте пятидесяти этажей над крышей здания Всемирного центра.
Карсберри судорожно взмахнул руками, пытаясь ухватиться за незримую ограду… Потом понял: они не падают — и сразу увидел и пол, и стены, и шахту лифта — прозрачные, но все же заметные глазу.
Фай кивнул.
— Всего лишь один из новых приемов, против которых вы так резко возражали — типа наших незаконченных лестниц и дорог в никуда. Комитет по строительству решил увеличить высоту подъема лифта в целях улучшения обзора. Шахту сделали прозрачной, чтобы не портить внешнего вида здания, а для обеспечения безопасности воздушных кораблей установили электронную следящую систему. — Он замолчал и пытливо взглянул на Карсберри. — Все очень просто, но не кажется ли вам, что здесь есть нечто символичное? На протяжении десяти лет вы проводили большую часть своего времени в здании внизу. Каждый день вы поднимались на этом лифте и не могли даже вообразить, что существует еще пятьдесят этажей. Вы не допускаете, что столь же далеки от действительности и другие ваши представления о современной социальной жизни?
В отдалении показалась растущая точка приближающегося самолета.
— Взгляните. Он доставит вас туда, где вам будет гораздо спокойнее.
Карсберри облизал пересохшие губы.
— Но, — начал он неуверенно, — но…
Фай улыбнулся.
— Я еще не закончил. Сами по себе вы могли оставаться Всемирным управляющим хоть до самой смерти — в изоляции стен кабинета, километров магнитолент, официальных отчетов, докладов, сводок и встреч с узким кругом лиц. Если бы не ваш Институт политического руководства, не ваш Десятилетний план. Конечно, и в них были заложены определенные возможности, и мы с радостью сложили бы с себя бремя ответственности. Однако ваш институт себя не оправдал… Это положило конец эксперименту.