На третью ночь я даже скрестила руки на груди и отказалась лечь с ним в постель. Он усмехнулся, поднял меня с дивана и понес в спальню.
Я разочарованно вздохнула, простонав:
— Я чувствую себя использованной.
И перевернулась на бок.
В его тоне сквозило веселье.
— Как так?
— Ты ешь мой ужин, а потом не занимаешься со мной сексом. Это невежливо, Кристиан.
Он рассмеялся. Этот теплый, глубокий смех был слишком сексуальным, чтобы злиться.
Обычно он отправлялся в спортзал и принимал душ еще до того, как я просыпалась. Но пару раз я просыпалась, чтобы сходить в туалет, и обнаруживала, что он бреется у раковины.
— Мне нужно пописать, — сказала я.
— Тогда пописай.
Он не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти.
Я колебалась.
Я не была скромной в своих физических функциях, но когда я сидела на унитазе и писала перед Кристианом Аллистером, это было настолько табу, что заставляло меня извиваться. И это могло меня немного завести. Его насмешливый взгляд скользнул ко мне, когда я закончила свои дела, глупый румянец поднялся к моим щекам, когда я поняла, что он, вероятно, мог прочитать мои искаженные мысли на лице.
Закончив, я села на раковину перед ним, положив ноги по обе стороны от него. Я откинулась на руки, просто глядя на него и на ровные движения бритвы.
Уголок его губ приподнялся.
Именно тогда я поняла, что люблю смотреть, как он бреется.
Он был без рубашки, только в белых боксерах. Мой взгляд остановился на его татуировках, и я провела пальцем по розе на его груди.
— Скажи мне, что она значит.
Его движения на секунду замерли, прежде чем возобновиться. Как бы мне хотелось оказаться в этот момент в его голове. Понять, почему он так неохотно делился со мной вещами.
— Она значит, что в тюрьме мне исполнилось восемнадцать.
Я удивилась, что он ответил мне без борьбы, и сосредоточилась на том, чтобы провести пальцем по розе.
— Когда ты вышел?
— В девятнадцать.
Мне было всего девять, когда он впервые попал в тюрьму, и четырнадцать, когда его выпустили. У меня никогда не было живописного детства, но я начинала верить, что детство этого мужчины было глубже и темнее, чем я себе представляла.
Мои пальцы спустились ниже к его ребрам, к татуировке, которую я не заметила раньше. Это было созвездие; я узнала открытую квадратную форму. Я и раньше находила ее с помощью телескопа, и все из-за одной — единственной ночи на террасе. Андромеда. Она выглядела темнее и свежее, чем остальные его татуировки.
— Когда ты ее сделал?
Вместо ответа он поцеловал меня, слегка прикусив нижнюю губу. Жар обжег мою кожу, потому что это единственный ответ, который мне был необходим.
— Откуда ты так много знаешь о звездах? — спросила я.
— Я читал. Много. Больше в тюрьме делать нечего.
— Ты ведь помнишь все, что читал, не так ли?
— В основном.
Неудивительно, что он так безупречно овладел Пнглийским — черт, он знал его лучше меня. Сюрреалистично было думать, что этот мужчина многое почерпнул из книг, сидя взаперти в какой-нибудь Русской тюрьме. Часть меня интересовалась, что он сделал, чтобы попасть в тюрьму, но я никогда не спрашивала его. Я уже давно научилась не лезть в чужие дела. Если ты ничего не знаешь, ты не солжешь, если тебя будут допрашивать. Кроме того, в этой жизни были вещи, которые девушка не хотела знать о мужчинах.
— Итак, когда ты приехал в Соединенные Штаты?
— На следующий день после моего освобождения.
Я поцеловала его в грудь, посмотрела на него и беззаботно сказала:
— Я уверена, что иммиграционной службе понравилось принимать твое заявление.
В его глазах заиграло веселье.
— Мой послужной список был чист, malyshka (прим.пер: Малышка). У меня талант к технике. Я могу узнать, где завтракает президент прямо сейчас, сфотографироваться и анонимно выложить это в социальных сетях, и все из моей кухни.
Мои глаза расширились.
— Ты хочешь сказать, что пока я нахожусь где-то рядом с камерой, ты можешь найти меня и наблюдать за мной на своем компьютере?
— Да.
— Ты ведь не занимался этим, не так ли?
— Это было бы сомнительно с моральной точки зрения.
— Да, было бы, — многозначительно ответила я.
Гений и преступник в одном лице. Ужасающая комбинация.
Я решила больше не расспрашивать его на эту тему.
— Разве ты не скучал по своей семье, когда переехал в другую страну?
И вот так я врезалась в кирпичную стену.
Его живот слегка напрягся под моими руками, и тон стал холодным.
— Мне надо заканчивать собираться на работу, malyshka. (прим.пер: Малышка)
Это увольнение, если я когда-либо слышала такое. Однако, довольная тем, как далеко я зашла, я спрыгнула вниз и вернулась в постель.
В ту ночь я была так далеко от сексуального разочарования, что решила стать немного похитрее. На мне было самое сексуальное нижнее белье, которое у меня имелось, пара вязаных носков до бедер и больше ничего. Я как раз готовила ужин, когда он вернулся. Он замер, его глаза потемнели, когда он осмотрел меня.
Он сел за островок, снял галстук и прищурился.
Я испортила его распорядок.
Жар его глаз преследовал меня повсюду на кухне. Я старалась медленнее и чаще наклоняться, чем это было необходимо. Если и существовала какая-то битва, которую я собиралась выиграть между нами, то только эту.
Мы ели в дружеском молчании, но я даже не могла почувствовать вкус еды, потому что от одного его взгляда у меня под кожей начинало покалывать каждое нервное окончание. Он помог мне вымыть посуду и прибраться на кухне. Затем схватил мое лицо и нежно поцеловал в губы.
— Спасибо за ужин, malyshka. (прим.пер: Малышка)
Именно тогда я поняла, что люблю его мягкую сторону.
Я сидела у него на коленях, его рука играла с моими волосами, пока мы смотрели политические дебаты по CNN. Я даже не могла притвориться, что обращаю на это внимание, когда его стояк прижимался к моей заднице. Часть меня знала, что он делает, отказывая мне. Мне это не нравилось. Потому что это заставляло мою грудь чувствовать себя напряженной и тяжелой. И это выбивало меня из колеи.
Где-то между началом и концом, мои ноги оседлали его, руки оказались в его волосах, и губы раздвинули его, когда я щелкнула языком по его.
Он застонал.
Поцелуй стал глубже, и я прижалась к его эрекции. Я была так возбуждена, что мое зрение затуманилось, кровь горела, и я была уверена, что мочу его брюки, двигаясь на нем.
— Боже, я хочу тебя, — выдохнула я ему в рот.
Он издал мучительный звук и отстранился. Большой палец пробежал по моей щеке, его глаза встретились.
— Повтори еще раз.
Я покачала бедрами, прижимаясь к нему, отчаяние окутывало мои слова.
— Я так сильно хочу тебя.
— Почему? — спросил он хриплым голосом.
— Потому что... — я вздохнула, в поисках причины, а затем просто произнесла первую мысль. — Потому что это всегда был ты.
Возможно, я никогда не осознавала этого раньше, но когда слова слетели с моих губ, я поняла, что имею в виду каждое из них.
Удовлетворение, темное и ленивое, вспыхнуло в его глазах. Его губы прижались к моему уху, от его голоса у меня по спине пробежала дрожь.
— Ты победила, malyshka. (прим.пер Малышка.)
Я даже не успела испытать удовольствие от своей редкой победы над ним, потому что, разорвав мои трусики, он вошел в меня так глубоко, что у меня перехватило дыхание. Я впилась ногтями в его плечи.
— Блядь, я скучал по этому, — выдохнул он.
К этому времени я уже привыкла, как он брал меня — жестко и неумолимо. Слегка эгоистично, но почему-то все еще внимательно. Когда он нес меня в спальню, крепко держа, все еще находясь глубоко внутри меня, он остановился, чтобы поцеловать меня на целую минуту, и я знала, что я это люблю. Секс был быстрым и грубым, но потом он компенсировал это, устроившись головой у меня между ног, пока я не начала умолять его остановиться.