Безумная
Две фигуры темнели в полумраке залы. Две фигуры, принадлежащие настоящим храбрецам. Их осталось не так много в последние недели. Вернее, по-прежнему оставались сотни благородных рыцарей, готовых пролить кровь за родную землю, но немногие отваживались войти сюда, в обитель скорби и безумства. Эти двое смогли, отважились.
–Ваше величество, – робко подал голос первый из храбрецов, стараясь не смотреть в сторону роскошно убранного ложа, на котором уже не первый день покоился мертвец, – примите нашу скорбь и нашу боль. Мы все…
Недвижная прежде фигура женщины, облачённой полностью в чёрное, непроницаемая прежде в полумраке, шевельнулась на голос, оглянулась на визитёра, но ничего не сказала. Однако это слабое шевеление полностью парализовало первого храбреца. И на помощь пришёл второй:
–Мы скорбим, ваше величество. Ваш супруг, наш господин, был для нас солнцем.
–Солнцем…– зачарованно повторила женщина. Её голос был глухим и хрипловатым от слёз и жажды. Уже второй день она сидела у тела, не отнимая рук от его руки, не прерываясь ни на сон, ни на пищу, ни даже на глоток воды.
Она потеряла интерес к гостям, снова взглянула в лицо своего почившего супруга. Она примеряла новый титул «Солнце», находила его правильным, и её сознание откликалось какой-то сладостной болью на это созвучие.
Он был ей солнцем. Да. Она любила его, безумно любила. И даже то, что в последнее время он не был с ней мягок как прежде, и даже то, что вышел из себя и стал её сторониться, не омрачало этой любви. Солнце ведь тоже обжигает. Но не от зла.
Визитёры переглянулись. Они понимали, что будет непросто, но ситуация в стране становилась совсем нехорошей, и требовалось отставить скорбь в сторону и заняться тем, что необходимо. Так уж устроена политика: и слёзы, и радости – всё должно быть строго в определённой мере.
–Ваше величество, король умер. Его необходимо подготовить к погребению, – наконец, промолвил первый. Он решил не быть более уклончивым, а сказать как следует.
–К погребению? – королева в изумлении воззрилась на него, – зачем вам хоронить моего мужа, моего Филиппа, моё солнце?
–Он же…– в горле непрошенный мерзкий комок, но куда деваться? – он умер. Он мёртв. Мы скорбим о нём.
Она в раздражении дёрнула плечом и повернулась к почившему всё с той же страшной нежностью.
***
Собрались в молчании. Над страной траур – умер король. Но это ещё ничего. В конце концов, короли умирают слишком часто, чтобы этому удивляться. А вот поведение королевы…
–Она всего лишь женщина, потерявшая супруга! – напоминает, наконец, кто-то из милосердных советников. – Ей нужны слёзы.
Затихают. Не спорят даже. Каждый думает о том дне, когда сегодняшняя королева только прибыла в их страну для брака с их мёртвым ныне господином – королём Филиппом. Тогда молодая, семнадцатилетняя девушка показалась всем необычайно скромной и милой. Конечно, содержали её при строгом дворе, и это было хорошим объяснением этой скромности, но как докладывали – даже среди своих домашних девушка была застенчивой, замкнутой и предпочитала уединение.
Она прибыла из мрачной религиозности к веселью, и Филипп, как новоиспечённый и честный супруг попытался развеселить и расслабить свою жену. Он устраивал приёмы и балы, окружал её теплом и лаской. Что ж, это не помогло так, как он ожидал. Королева не стала весёлой и похожей на привычных Филиппу дам. Но она безумно влюбилась в своего мужа и когда он, устав от её мрачности и замкнутости, вернулся к своим фавориткам, показала необычную натуру.
–Она безумная, и мы должны признать это, – произносит страшную и яростную истину кто-то, кто устал от притворства. И снова тишина – все помнят, как начались первые тревоги по поводу молодой королевы.
Она безумно любила своего мужа, навязывалась в его общество и этим отпугивала ещё больше. Он всё реже появлялся в её покоях, и она однажды перепугала весь замок тем, что всю одинокую ночь то стучала в стену, то кричала, то выла, и в крике её мешались проклятия и признания в любви.
Филипп тогда подумал даже о том, чтобы выселить супругу подальше. Но его успокоили:
–Это она ставит характер. Не обращайте внимания, ваше величество. Оставьте всё как есть ради ваших детей, и всё будет, так как должно быть. Она смирится.
Филипп поверил, да и брак был заключен не по любви. А по большому политическому и военному расчёту, поэтому даже без этой веры король был бы вынужден мириться ещё не с тем. Понемногу он научился не попадаться на глаза ревнивой и невыносимой жене, и держался крепко ровно до тех пор, пока она не стала впадать в полновесные истерические припадки.