Выбрать главу

Безумная не плачет, в последний раз открывая крышку гроба. От её мужа уже ничего нет. Но она упорно видит – он там, он с нею, и сердце её трепещет от чего-то радостного, непонятного, но очень счастливого. Ведь он её не покинул! И он никуда, никуда уже от неё не сбежит, и они будут вместе навечно.

***

Она смотрит мимо отца равнодушно. Она не думает о том, что он ей говорит. Ей только жаль того, что она так и не открыла гроб в ещё один, последний-распоследний раз.

–Это всё прекращается, – говорит отец твёрдо. Он крепится. Он прослыл хитрецом и лукавым дипломатом, мастером интриги, но и в нём много человеческого и тяжело ему видеть дочь такой. – Ты отправляешься в монастырь. Там ты разрешишься от бремени…

Он осекается. У его дочери большой живот. Это последний ребёнок её и Филиппа и ему думать не хочется о том, что будет с этим ребёнком, ведь всё это время мать носила его под сердцем в ужасном состоянии, была разбита душой, ела когда заставляли и пила, когда едва не теряла сознание от духоты. Как это отразится на ребёнке?

«Мёртвым родится!» – думает отец и спрашивает:

– Ты понимаешь мои слова?

Она смотрит равнодушно, и куда-то сквозь, едва-едва кивает. Она понимает слова. Она понимает все их слова, все их игрища, все их интриги. Она знает, что её продали как продают любую другую принцессу, за мир и земли, знает, что пытались рассорить её с мужем, знает, что шпионили за ней, доносили до неё, и знает, что сам муж рассчитывал от её имени получить земли. Но ему она прощает всё, а отцу, матери и остальным – нет. Но её муж ждёт её там, где её пока нет, и она соединится с ним, докажет ему свою верность, проживёт здесь, на земле, весь отпущенный срок в верности ему, в его тени, чтобы потом, на небесах, соединиться с ним в вечность.

Взгляд её светлеет, отец лишь вздыхает: безумство – отвратительная вещь. Его дочь проиграна. Значит ему придётся позаботится о её детях, навести порядок, подготовить для них всех земли и власть. Он, конечно, мечтал о власти, но не о такой вмиг свалившейся бременем, состарившей его за пару минут встречи с безумной дочерью и осознанием, что на нём одном теперь заключено так много земель и так много безумств.

Она не реагирует на прощание с отцом и на детей смотрит с какой-то отстранённостью, чужие они ей какие-то, непонятные, враждебные. И так не похожи на её солнце. Почему, почему они не похожи?

Её увозят. Она привыкла к дороге, и легко переносит новое заточение. Покорная, она сносит холод монастырских стен и пищу – хлеб, сыр, реже овощи. Но потом рождается ребёнок, о котором сообщают отцу безумной королевы тайно.

Донесение тревожное:

–Ребёнок жив. Это девочка. Она никого к ней не подпускает.

На это стоит взглянуть, и отец собирается в путь, который не хочет проходить никогда. Но нужно.

***

Он смотрит на свою безумную дочь через хитрый глазок в стене, который с первого взгляда и не заметен. Встречаться с нею лицом к лицу он не хочет, поэтому и прибегает к таким мерам.

И увиденное его совсем не радует. Он видит как его дочь говорит со своей маленькой, ещё не умеющей и слова произнести дочерью, и ему плохо.

–Я знала, что ты вернёшься, – говорит безумица и в глазах её нежность, – я никому тебя не отдам. Ты будешь со мной здесь, на земле. только со мной. А потом на небе.

Отец отходит в опустошении – последняя надежда тает.

–Она говорит с ним как с покойным королём, – замечает настоятель скорбно, – верит, что это последнее, что у неё от него есть. Не даёт её ни осмотреть, ни накормить, ничего, словом, не даёт. Заходится криком. Разодрала сестре Марии лицо…

–Довольно! – обрывает отец. Впрочем, не отец уже, а регент и король. Он лучше всякого настоятеля знает свою дочь, но знает он и другое: врагам на руку разлад в семье. – Держите рот на замке и я не обижу содержанием. И помните – никого без моего прямого дозволения к ней не пускать. Лучшее, что сейчас можно сделать, это не показывать никому Её Величество. Ничего хорошего не выйдет. Поняли?

Настоятель кивает. Они быстро в молчании проходят тайный коридор, оставляя позади себя безумную королеву в заточении, счастливо склонившуюся над своей дочерью, воркующей с нею:

–Ты моя радость. Моё солнце. Никто тебя не заберёт у меня. никто…

И тысячи раз она повторит ещё это «никто», и с каждым разом этот повтор будет всё яростнее. И даже когда девочка, вырастая, будет скучать, и просить свою мать о каком-нибудь развлечении, кроме взгляда в окно, она не услышит ничего, кроме страшного: