Да ей и не нужно было.
Она стояла прямо передо мной.
Дилан.
Фоном для нее служил обычный фонтан торгового центра.
Вокруг нее люди толкали коляски, ходили с кофе и в костюмах, принимали деловые звонки, возились с меню в ресторанах, и тут появилась она. Женщина моей самой безумной мечты.
Женщина, которая вот-вот станет моей реальностью.
Рядом с ней на поводке были собаки, дремавшие на полу.
Как только она заметила меня, ее обеспокоенные брови разгладились, а губы расплылись в детской улыбке. Я поспешил к ней, как конгрессмен, воссоединившийся со своими давно потерянными мозговыми клетками. Она подняла руку, прежде чем я успел подхватить ее на руки.
— Подожди, — сказала она.
Я остановился, изо всех сил стараясь не выдать своего протеста. Мы оба выглядели так, будто нам не помешали бы еда, душ и двухнедельный отпуск. Мы колесили туда-сюда по Восточному побережью, как странствующий цирк.
— Да?
— Открой руку, — приказала она.
Я так и сделал, хотя обычно хорошо реагировал на приказы, только когда мы были в постели.
Она вложила в мою ладонь гладкую серебряную монету.
— Семейная реликвия, — пояснила она. — Из Италии.
Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но она остановила меня.
— Загадай желание и брось ее в фонтан.
Я понял, что именно она делает. Отдавая дань уважения колодцу желаний, который мы посетили у Брюса.
Мне не пришлось раздумывать. Я повернулся к фонтану, загадал желание и бросил монету.
— Что ты загадал? — спросила она.
— Тебя. — Повернувшись лицом к ней, я взял ее лицо в руки и притянул к себе. Она дрожала, прижимаясь к моим щекам.
— Мне жаль, что я ушла. Я не должна была этого делать. — Ее голос был сырым, пропитанным горем. — Мы все заслуживаем того, чтобы иметь возможность совершать ошибки. Я знаю это лучше, чем кто-либо другой.
— Ты прошла через ад и обратно. Это вполне объяснимо.
Мне нравилась эта женщина, и я простил бы ей все, что угодно, включая собственное убийство.
— Нет. Это не оправдание...
Но я не хотел, чтобы она унижалась. Я хотел, чтобы она вспомнила, почему мы оба оказались здесь, не выспавшись. Я прижался губами к ее губам, заглушая ее протесты, а когда она захныкала и попыталась оттолкнуть меня, я прикусил ее нижнюю губу, втягивая ее в рот и проводя по ней языком, чтобы подразнить ее. Наконец она подчинилась, обхватила меня за шею и протянула свой язык, чтобы потанцевать с моим. Это было совершенно неуместно для данного времени и места, но, учитывая мое отчаяние в отношении этой женщины, посторонние должны быть благодарны за то, что мы не сняли свою гребаную одежду.
Когда она оторвала свой рот от моего, ее губы были красными и припухшими, а глаза - сонными.
— Это будет нелегко, — предупредила она.
— Я привык к жестким вещам. — Я хитро приподнял одну бровь.
— Я дерзкая, упрямая и могу быть совершенно бесчувственной, — продолжила она.
— Спасибо, черт возьми, за это. Будь ты кем-то другим, я бы заскучал через минуту.
— Я с ребенком.
— У меня в квартире достаточно места. — Пауза. — И моего сердца.
— А еще я приехала с багажом.
— Никогда не был легким путешественником.
— Я хочу жить на ферме.
— Я могу позволить себе жилье как в городе, так и на окраине.
У нее заканчивались предупреждения, а у меня кончалось терпение. Я хотел залезть к ней в штаны. Я хотел забрать ее к себе и поклониться на алтаре ее тела.
— Я сведу тебя с ума, — подстраховалась она.
— Я уже схожу с ума по тебе.
— Ты не хочешь детей. Я могу передумать, — заметила она.
— Нет, нет. Я передумал. Я люблю детей. Хочу их много. Например, четверых или... шестерых.
— А что, если я не хочу больше детей?
— Тогда мы будем путешествовать по миру и наслаждаться своей независимостью.
— А если я захочу еще четверых?
— Тогда мы будем путешествовать по миру, наняв гарем надежных нянь и взяв их с собой.
Она шлепнула меня по груди, которая заурчала от едва сдерживаемого смеха.
Тишина.
— И это все? — спросил я.
— Нет. Есть еще кое-что.
— Что? — протянул я.
— Я люблю тебя в ответ.
Это признание вылилось в еще один поцелуй с рейтингом R.
— То, что я чувствую к тебе, гораздо сильнее любви и на много веков опаснее. — Я прижался лбом к ее лбу. — Мне нужно все, что ты можешь дать, Дилан, а я единственный ребенок. Я не умею делиться. У тебя будут заняты руки.