– Когда я уснул?
– Раньше чем положил голову на землю, – с улыбкой ответила та.
– И долго спал?
Мадлен пожала плечами:
– Несколько часов. Сейчас, наверное, около полуночи.
– А ты как? – Он посмотрел на нее с тревогой. – Кровь больше не течет?
– Нет, – успокоила его Мадлен. – Текло в основном из носа.
Рэнсом поежился:
– Ты не мерзнешь?
– Нет. А ты?
– Замерзаю от холода, – признался он.
– Господи, но ты такой горячий! – с тревогой заметила Мадлен. – Боюсь, у тебя жар.
– Этого еще не хватало, – проворчал он.
Услышав его недовольный тон, Мадлен усмехнулась:
– Вот теперь ты похож на себя.
– Ты считаешь, что сделала мне комплимент?
– Зачем же я буду тебе делать комплименты?
– Хм-м-м, – только и смог выдавить из себя Рэнсом.
Какое-то время они лежали молча. Тишину первой нарушила Мадлен, когда поняла, что Рэнсом все еще не спит.
– Послушай, я ведь до сих пор не знаю одной вещи.
– Какой именно?
– Как тебя зовут?
– Ты знаешь…
– Я знаю только твою фамилию.
– Зачем же я буду тебе об этом говорить? Я ведь знаю, зачем тебе нужно мое имя: хочешь написать его на моей могиле. – Поняв, насколько неудачной была эта шутка при данных обстоятельствах, Рэнсом поморщился и виновато пробормотал: – Мы непременно найдем дорогу завтра утром, не сомневайся.
– А-га, – вздохнула Мадлен, и Рэнсом понял, что она ему не верит. – Прости меня! – вдруг сказала она.
– Это еще за что? – нахмурился он.
– За все, – тяжело вздохнула она. – За то, что я убежала от тебя тогда утром, за то, что из-за меня тебе пришлось снова лететь в эту дурацкую Монтедору, за то…
– Мэдди, но это…
– …за то, что тебя ранили…
– Ну, вот уж в этом как раз твоей вины нет, – возразил Рэнсом.
– Да, но… О Господи… – Рэнсом с изумлением услышал слезы в ее голосе. – Я была такой идиоткой, что тогда, в Нью-Йорке, перед самым нашим отлетом, сказала Престону: «Может, в конце концов мне повезет, и какой-нибудь мятежник застрелит этого Рэнсома…» – выпалила вдруг Мадлен.
– Неужели ты могла такое сказать?
– Могла…
Еще немного – и она разревелась бы, как маленькая девочка. Однако, решил Рэнсом, если он начнет сейчас нежно утешать ее, то она, чего доброго, почувствует себя виноватой еще больше. Поэтому он решил поспорить:
– Не верю, чтобы ты могла сказать такое.
– Но ты ведь вел себя со мной в Нью-Йорке ужасно, – начала защищаться Мадлен.
«Что ж, неплохо, – обрадовался Рэнсом, – ее идиотское чувство вины проходит».
– Ну, может, я себя вел не очень хорошо, но ты…
– А что я? – возмущалась Мадлен. – Я просто не люблю, когда со мной начинают вести себя по-хамски.
Рэнсом еле сдержался, чтобы не рассмеяться:
– Не любишь? Ну-ну, продолжайте, леди Мадлен.
– А что тут говорить? – продолжала кипятиться Мадлен. – Ты и так все прекрасно понимаешь. Ты сказал, что собираешься рассказать всем о той нашей ночи в Монтедоре, хотел доказать всем, что видел меня обнаженной, потому что знаешь, что у меня родинка на…
– Очень, кстати, сексуальная родинка, – заметил Рэнсом.
Мадлен громко рассмеялась:
– И почему ты не дал мне покаяться в собственных грехах? По-моему, я не так уж часто признаю себя виноватой.
– Настроения нет, – пояснил Рэнсом.
– Ну, я все-таки повторю свои извинения.
– Мэдди, не могли же меня подстрелить только потому, что ты пожелала этого когда-то в сердцах.
– Конечно, но… Болит нога?
– Терпеть не могу идиотских вопросов, – поморщился Рэнсом. – Ну конечно, болит. Сразу видно, что тебя никто никогда не подстреливал.
– Да, как-то не приходилось.
– Болит. – Рэнсом не стал говорить, что бедро будто прожигают раскаленным прутом.
– Нужно срочно к врачу, – прошептала Мадлен. – Что толку, если мы встретим здесь каких-то людей?
– Ну, Мэдди, не все сразу, – пробормотал в ответ Рэнсом, чувствуя, как снова проваливается в забытье. Господи, как же он устал, смертельно устал! Не осталось сил даже на то, чтобы просто слушать ее… Рэнсом обнял Мадлен и в одно мгновение уснул.
Утром Мадлен заставила Рэнсома снять брюки, чтобы осмотреть рану. Конечно, она совсем не разбиралась в медицине, но ей показалось, что рана выглядит ужасно. К тому же не оставалось сомнений: Рэнсому грозило заражение крови!
Сегодня он двигался еще медленнее, чем вчера. Они шли только полчаса, а Рэнсом уже задыхался и стонал. Мадлен с ужасом наблюдала, как он слабеет с каждой минутой и все же пытается скрыть от нее свою боль. Она боялась представить, что будет, когда он не сможет идти дальше.