— Кстати, можно продать через Леонида твой армейский автомат, — алчно сказал Фёдор.
— Ты знаешь слово «нюанс», Профессор, — подметил уважительно Клюев. — Ты настоящий профессор?
— Он — подлинный профессор, — подтвердил Фёдор.
— И настоящий мужчина, — добавила Тома.
Зверь согласно и церемонно кивнул.
9. Хочу в Сибирь!
— Товарищ подполковник, товарищ подполковник! Товарищ подполковник, разрешите обратиться?
— Не разрешаю, Аристофан Андрюшкин!
— Почемууу!?
— Потому что я больше не подполковник! А капитан! Вчера меня понизили в звании! А ещё понизили тебя самого и моего зама Косякова.
— Для меня вы навсегда останетесь товарищем подполковником!
— О взаимности не мечтай, — поэтично вздохнул Гоголев. — Какого хрена ты орешь у меня над ухом в столь ранний час, младший лейтенант Андрюшкин?
Николай Николаевич Гоголев апатично курил сигарету — на плацу, рядом с недавно возвращенным из угона танком. Андрюшкин пытался изгнать командирскую апатию лучезарной улыбкой. Попытка осталась попыткой.
— Я пру из кабинета нашего нового командира, — развязно рассказал Аристофан. — Бегал к нему по важному делу. Хотел узнать, сколько бойцов из моего взвода он завтра потребует на тёщин огород, на прополку картошк…
— Полкан Чудачкин умотал в Столицу на дурацкое совещание, — равнодушно перебил Гоголев.
Пояснение осталось без внимания.
— Я пробыл в пустом кабинете секунду. И вот свершилось! — зазвонил телефон! По законам жанра я взял трубу… Звонил человек-полковник.
Апатия Гоголева всё-таки покинула его:
— Чувак из военной прокуратуры. Ну-ну!?..
— Моё дыхание в телефоне было принято за дыхание Чудачкина, — гордо сказал Андрюшкин. — Поэтому человек-полковник мне рассказал то, что положено знать только новому комчасти! — Аристофан эффектно подбоченился.
— Корона — это тот предмет, что хрен снимешь, один раз надев, — сделал нравоучительную ремарку Гоголев.
Ремарка традиционно была проигнорирована.
— Застрелили Баева. И я был шикарно прав. Только Баев расстался с сослуживцем, он сразу улетел на небо, — вдохновенно пел лейтенант Андрюшкин. — Но не один, а в обнимку с нарядом полиции. Ещё десятка честных граждан в реанимации. Так сказал человек-полковник.
— Ни хрена себе! — Гоголев затянулся тлеющей стороной сигареты.
— Товарищ подполковник, я вас прошу о личной просьбе! — твердо сказал лейтенант Андрюшкин.
Гоголев проплевался полусгоревшим пеплом.
— Замолвите за меня словечко перед Чудачкиным?.. Чтобы именно я повез «Груз — 200» на родину Баева. Я никогда не был в Сибири и очень-очень хочу там побывать!
— Что!? — охренел Гоголев.
— Хочу в Сибирь! Очень вас прошу! — Аристофан повесил на лицо фирменную улыбку.
Николай Николаевич улыбнулся в ответ. Он улыбался в жизни мало и поэтому фирменной улыбки не выработал. Андрюшкин улыбнулся ещё фирменней, а потом подмигнул Гоголеву и его не фирменной улыбке.
Капитан взял младшего лейтенанта за уши, приблизил свою улыбку к его улыбке и мягко сказал:
— Аристофан, ты — остолоп!
Улыбка у подчинённого соскочила. Он насуплено сказал:
— Товарищ подполковник, я вас люблю.
— Ты тоже педик!? — сощурил улыбку Гоголев.
На этом все улыбки иссякли.
— Я вас люблю, как крутого командира! — серьёзно заявил Андрюшкин. — Я сам не терплю педиков, коими являются Активин и Пассив. И вам я прощу все обиды, кроме одной! — не называйте меня остолопом. Да-да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Аристофан нежно высвободил свои уши, и с печальными глазами отошел прочь.
Гоголев лирично смотрел вслед:
— Пожалеть его, а?
10. Эпопея с рисунком
Ранним утречком Жора стоял перед столом Михал Михалыча, в его рабочем кабинете. Мордовороты с косой саженью в плечах — Тима и Люсьен, в статусе «охранников Жоры», замерли по бокам.
Главарь мафии скабрезно пил пунш, положив ноги на стол с ноутбуком.
— Здравствуй, Жора, — босс рыгнул хмуростью. — Я слушаю тебя.
— Что именно вы хотите знать, Михал Михалыч!? — заискивающе спросил помощник.
— Жора! Ты понимаешь, что увешан косяками как новогодняя ёлка, но не знаешь, какой именно косяк меня — твоего доброго босса, интересует. Так?
— Вы правы, Михал Михалыч!