Понимая, что теряет аудиторию, что его тщательно выстроенная роль оскорбленной невинности трещит по швам, барон Орлов пошел ва-банк. Он взорвался не благородным гневом, а самой натуральной истерикой, какую закатывает ребенок, у которого отобрали любимую игрушку.
— Ложь! Гнусная, чудовищная ложь! — он тыкал в меня пальцем, который трясся так, будто у него припадок. — Вы слышите, благородные лорды⁈ Этот ублюдок, этот чернокнижник, пытается очернить честное имя моего рода, рода, который веками стоял на страже Севера! Он несет бред безумца! Вы поверите ему⁈ Убийце и предателю⁈
Он почти преуспел. Его слова были простыми, понятными и били в самое сердце их мировоззрения. Лорд, честь, враг, предатель. Черное и белое. А я? Я нес какую-то муть про «Жатву душ», про «завхозов» и «ресурсы». Это было слишком сложно, слишком страшно, чтобы быть правдой. Толпа снова загудела, на этот раз склоняясь на его сторону. Проще поверить в одного конкретного злодея, чем в глобальный заговор, который ставит под угрозу их всех. В их глазах снова загорался праведный гнев. Еще минута, и они бы разорвали меня на части, наплевав и на Легата, и на Инквизитора.
«Так, Миша, кажется, твое ораторское искусство не зашло, — пронеслась в голове холодная, как сквозняк, мысль. — Этим ребятам нужны не концепции. Им нужны доказательства. Материальные. Такие, чтобы можно было пощупать. Время для представления».
Я не стал с ним спорить. Медленно, небрежно, будто вспомнив о чем-то неважном, я сунул руку за пазуху и вытащил толстый, обитый черной кожей гроссбух. Я не бросил его на стол. Я держал его в руке, лениво перелистывая страницы.
— Слова — это действительно всего лишь слова, барон, тут вы правы, — мой голос прозвучал на удивление спокойно. — А вот цифры… цифры врать не умеют. Вот, например, интересная запись. Барон Кривозубов, вы здесь? — я поднял глаза на набычившегося соседа Орлова. Тот дернулся, будто его ткнули шилом. — Помнится, в прошлом месяце у вас пропал караван с имперским железом? Так вот, согласно этой книге, он не пропал. Он был очень выгодно продан пиратам с Черных островов. Сделка оформлена через подставное лицо, некоего… Аристарха. Знакомое имя, барон Орлов?
Кривозубов, побагровев до корней волос, вскочил с места, его рука сама собой нашла рукоять меча. По залу прокатился возмущенный гул. Первое семя раздора, брошенное мной в эту благодатную почву взаимного недоверия, мгновенно дало всходы.
— А вот еще, — перелистнув страницу, я проигнорировал шум. — Поставки соли в обход имперской пошлины. Господин глава купеческой гильдии, — я кивнул на пузатого купчину, который тут же побледнел и попытался спрятаться за спину соседа, — тут ваша подпись стоит. Очень узнаваемая.
Паника начала расползаться по залу, как пожар по сухому лесу. Союзники Орлова, его должники, его партнеры по грязным делишкам — все разом поняли, что я держу в руках не просто книгу. Я держу в руках их репутации, их кошельки, а возможно, и их жизни. Верность барону Орлову начала таять на глазах.
И только тогда, когда зал был достаточно «подогрет», когда их монолитный строй рассыпался на кучку перепуганных, готовых предать друг друга эгоистов, я сделал главный ход, подойдя к столу президиума.
— А теперь, ваша светлость, самое интересное, — я наконец положил книгу перед Легатом, но не бросил, а аккуратно, как нечто очень ценное. — Все это — мелочи, недостойные вашего внимания. А вот здесь, — я стукнул пальцем по закладке, сделанной из тонкого стилета ассасина, — здесь уже не про деньги. Здесь про кровь.
При упоминании убийства Арина, стоявшая за моей спиной, вышла вперед. Ее лицо превратилось в маску, но в глазах плескалась такая неприкрытая боль, что даже самые черствые из лордов не выдержали и отвели взгляд. За ее спиной Ратмир сжал кулаки до побелевших костяшек.
— Здесь подробно расписана оплата за услугу. Услугу по устранению барона Шуйского. Вашего старого друга, барон Орлов. Исполнители, как я понимаю, тоже были любезно предоставлены Орденом. Очень педантично, с датами и именами.
В зале раздался не просто вздох. Это был коллективный стон, в котором смешались шок, ужас и у некоторых — плохо скрываемое злорадство. Это было уже не обвинение. Это был приговор, подкрепленный уликой, которую нельзя было назвать «бреднями чернокнижника».
Легат Голицын, чье лицо превратилось в непроницаемую маску, медленно, почти с брезгливостью, протянул руку и взял книгу. Открыв ее на заложенной странице, он начал читать. И с каждой строчкой его лицо становилось все более каменным, а глаза — холодными, как зимняя ночь.