Ее оружием были не эмоции, а холодная, безжалостная логика, подействовавшая на этих прагматичных феодалов куда лучше любых призывов к чести. Она не просила их поверить мне — она предлагала им сделать ставку на единственную выигрышную, хоть и пугающую, карту.
Зал замолчал, переваривая ее слова. И тогда вперед вышел Ратмир. Он смотрел не на Арину, а на меня. В его глазах больше не было борьбы — лишь тяжелый, взвешенный выбор профессионала.
— Его методы чудовищны, — прохрипел он, обращаясь не ко мне, а к лордам. — Но его тактика работает. Мы взяли Торнхольд. Мы отбили осаду, потеряв вдесятеро меньше людей, чем должны были. Я не доверяю ему. Я боюсь его. Но как солдат я доверяю результату. А результат сейчас стоит перед вами.
Он сделал паузу, обводя всех тяжелым взглядом.
— Я не прошу вас любить его. Я прошу вас использовать его. Как оружие. Потому что другого у нас нет. Моя клятва дана. Я и мои люди, — он кивнул своим верзилам, которые, хоть и напряженно, но согласно качнули головами, — идем с бароном Рокотовым.
Основанные не на эмоциях, а на холодной военной целесообразности, слова самого уважаемого воеводы на Севере прозвучали не как призыв к вере, а как приказ к действию. Лорды заткнулись. Не из храбрости, а от простого понимания, что выбор уже сделан за них. Против логики Арины и авторитета Ратмира аргументов не нашлось. Так мой союз уцелел — не на страхе или уважении, а на циничном, безжалостном расчете и отчаянной надежде, что ручное чудовище не сожрет своих хозяев раньше, чем врагов.
Заручившись их хрупким согласием, я не терял ни секунды. Пока они переваривали новую реальность, в которой им придется маршировать под командованием чудовища, угол зала уже превратился в мой личный штаб. Предоставленные Легатом карты легли на стол рядом с моим трофейным гроссбухом. Все. Прелюдия окончена, начинается работа.
Никакого «мозгового штурма» не вышло. Началась грызня. Прямолинейный, как рельса, Ратмир предлагал силовой прорыв; Легат через своего представителя настаивал на долгой осаде и блокировании ради минимизации рисков. Лорды же мычали что-то невразумительное, желая одновременно и победы, и сохранности своих драгоценных задниц. Прослушав этот балаган с полчаса, я просто стукнул кулаком по столу.
— Хватит, — мой холодный голос заставил их умолкнуть. — Ваш лобовой штурм захлебнется, не начавшись. Ваша осада, легат, даст Ордену время перебросить подкрепления и вывезти все ценное. Мы действуем по-другому.
Мой план был дерзким и отдавал чистым безумием, ломая их привычную логику.
— Ратмир, твоя задача — не просто отвлекающий маневр. Ты создаешь «ложного меня». Возьмешь пару магов Легата, они будут имитировать вспышки моей силы у западного перевала. Пусть вся их кодла ринется туда ловить призрака. Силы Легата — не просто блокируют выход. Они минируют его, создавая зону гарантированного уничтожения для любой группы, которая попытается прорваться. А мы…
Поздно вечером, когда все наконец разошлись, матерясь вполголоса, но приняв мой план как единственно возможный, она сама нашла меня в библиотеке. Арина. Не садясь, она подошла к столу и уперлась в него руками, глядя на меня в упор.
— Ты используешь их как пушечное мясо, — в ее голосе не было вопроса, лишь утверждение. — Отвлекающий маневр Ратмира — это самоубийственная миссия.
— Это война, — отрезал я, не отрываясь от книги. — В ней есть допустимые потери. Его отряд отвлечет на себя основные силы. Шансы на успех нашей группы возрастут. Расчет верен.
— Расчет⁈ — она почти зашипела. — Ты говоришь о живых людях! Что с тобой стало? Что сделала с тобой эта… вещь? — она кивнула на мой меч, прислоненный к креслу.
Я медленно поднял голову. Лицо ее было бледным, однако в глазах горел гнев. Не жалость, а злость. И это, пожалуй, было честно.
— Она сделала меня эффективным, — мой голос звучал ровно, безэмоционально. — Убрала все лишнее: страх, сомнения, жалость. Все, что мешает принимать правильные, хоть и жестокие, решения. Хочешь знать, что я чувствую? Ничего. Пустоту. Ледяной, звенящий вакуум, который постоянно требует топлива, чтобы я окончательно не распался. И этот голод — единственное, что сейчас придает мне сил.
Я смотрел ей прямо в глаза, не пытаясь ничего скрыть. Не откровение — констатация факта. Диагноз. Она долго молчала, а потом тихо, почти шепотом, произнесла:
— Ты не машина, Михаил. Перестань пытаться ей стать.
Развернувшись, она ушла, оставив меня наедине с этой простой, но невыполнимой теперь задачей.