А потом — катастрофа.
Воспоминания Искры здесь были рваными, полными боли и помех. Не предательство, нет. Что-то хуже. Сбой в системе. Я видел лишь вспышку слепящего, неправильного света, слышал крик, который был не звуком, а разрывом самой реальности. И видел, как второй Страж, тот, что в серебре, падает. Его ледяной клинок тускнеет, покрывается трещинами. Он умирал.
Баланс рухнул.
Лишившись своего противовеса, своего «тормоза», первый Страж, носитель Искры, начал сходить с ума. Голод, который до этого был под контролем, вырвался на свободу. Я видел его глазами, как он пожирает все вокруг, как его собственный меч начинает высасывать из него жизнь, превращая в то самое чудовище, которое он должен был сдерживать.
И в последний момент, прежде чем Хаос окончательно вырвался, он сделал единственное, что мог: запустил протокол «глубокого сна». Пожертвовал своей силой, своей памятью, своей личностью, чтобы запечатать собственный меч, превратив его в проклятый, спящий артефакт.
Последнее, что я увидел перед тем, как видение погасло, — это темный клинок, падающий на выжженную, мертвую землю этого мира. Падающий, чтобы тысячи лет спустя оказаться в руках рода Рокотовых. В моих руках.
Реальность с грохотом вернулась, и я рухнул на колени, хватая ртом воздух. В голове гудело, как после хорошей контузии. Это было не кино. Я все это… пережил. Я смотрел на меч в своей руке уже не как на оружие, а как на своего предшественника по несчастью. На бедолагу, который завалил смену и оставил весь этот вселенский бардак мне в наследство. «Спасибо, старик. Очень вовремя».
Все эти детские и подростковые личности, все эти «что такое „задница“?» и саркастичные комментарии — лишь осколки, эхо той великой сущности, что заперла сама себя. Спящая программа, отчаянно пытавшаяся понять мир, в который попала, не имея доступа к собственной памяти.
До меня дошло. Я держал в руках не просто оружие, а одного из двух древнейших стражей этого мироздания. И я, чтоб его, только что его разбудил. Теперь его голод был моим голодом, а его единственная надежда на спасение — моим единственным шансом.
Стоя на четвереньках посреди этой убогой комнаты, я пытался собрать свой мозг обратно в кучу. Кажется, я только что посмотрел самый дорогой и самый паршивый документальный фильм в истории вселенной, и главную роль в нем, похоже, теперь предстояло играть мне. Наследство, чтоб его.
— Отлично, — прохрипел я, поднимаясь на ноги. Мир качнулся, но я устоял. — История, конечно, трогательная. Только вот один вопрос: если твой «братец» где-то тут валяется уже пару тысяч лет, как мы его, к черту, найдем? Объявим в розыск? «Разыскивается ледяной клинок, особые приметы — сияет и замораживает все вокруг»?
Вместо ответа меч в моей руке взвыл — низко, на грани ультразвука. Внутренний холод, до этого бывший просто фоном, вдруг сжался в тугую, острую иглу, вонзившуюся мне под ребра. Не боль, нет. Что-то хуже. Тяга. Настойчивая, требовательная, как у наркомана, учуявшего дозу. Она тащила меня, разворачивала на месте. «Какого черта?..»
«Энергия, которую мы поглотили, была не просто едой, Носитель, — голос Искры в моей голове прозвучал с той же древней, усталой ровностью. — Она была… ключом. Она перезагрузила древний протокол».
Я посмотрел на меч. Черные вены на нем перестали просто пульсировать. Теперь они едва заметно светились тусклым, иссиня-черным светом, и это свечение становилось ярче, когда я поворачивался на север. Мой личный, персональный счетчик Гейгера, который реагировал не на радиацию, а на какой-то вселенский зов.
— Протокол поиска… — прошептал я, и до меня дошло. — Экстренная программа.
«Баланс нарушен, — подтвердила Искра. — Впервые за тысячелетия я снова… чувствую его. Не как точный адрес. Скорее, как эхо в пустоте. Как зов, на который я обязана ответить. И с каждым поглощенным нами осколком Пустоты этот зов будет становиться все громче».
Ну вот и все. Приехали. Моя личная проблема выживания только что превратилась в глобальную, мать его, миссию. И у меня появился компас. Компас, который работает на вражеской энергии и ведет меня прямиком в пасть к дьяволу.
Миссия перестала быть абстрактным поиском мифического артефакта, превратившись в погоню за целью. Целью до одури конкретной и до одури опасной.
— Куда? — выдохнул я, уже зная, что ответ мне не понравится. — Покажи мне.
Это был не вопрос, а требование. И Искра ответила.