Экстренный совет собрали с такой поспешностью, что некоторые лорды, вроде Кривозубова, ввалились в тронный зал, не успев даже толком причесать свои сальные бороды, и теперь пытались придать себе важный вид, что получалось у них так себе. В повисшей тишине отчетливо слышалось, как у кого-то от нервов скрипят зубы, а у соседа Кривозубова дрожит рука с кубком. Ждали, как приговора, будто я сейчас не на суд пришел, а их всех скопом в налоговую сдавать.
Когда двери распахнулись и вошёл я, зал замолчал. Так замолкает класс, в который вошёл директор с ремнём в руках. Я шёл медленно, опираясь на свой меч, который теперь воспринимался всеми не как оружие, а как моя третья, зловещая, неотделимая нога. Рядом, чуть позади, шла Арина — не поддерживая, нет, но одним своим присутствием создавая вокруг меня едва заметный барьер, не дававший мне окончательно раствориться в воздухе. Войдя в зал, я перестал различать их лица. Вместо людей — просто набор тепловых сигнатур разной степени интенсивности. Вон тот, в фиолетовом, «фонил» страхом так, что аж глаза режет. А вот Легат — ровное, холодное пятно. Интересно.
— Зафиксированы пиковые значения кортизола у девяноста двух процентов присутствующих, — бесстрастно сообщила Искра. — Их физиологическая реакция на твоё появление аналогична реакции на встречу с крупным хищником. Забавно. Они боятся тебя больше, чем армии Ордена.
— Потому что армия Ордена где-то там, а я — здесь, — мысленно буркнул я.
Поднявшись со своего кресла с грацией сытого кота, Легат Голицын взял у гвардейца тубус. На его лице застыла непроницаемая маска игрока в покер, которому только что доехал флеш-рояль. Читать самому было бы слишком просто; вместо этого он кивнул своему глашатаю — тощему, длинному хмырю с вечно испуганными глазами. Тот, с пергаментом в руках, трясся, как будто ему не указ читать, а в прямом эфире бюджет на следующий год защищать. Исход, похоже, ожидался такой же. С видимой дрожью в руках он сломал имперскую печать, и сухой треск в оглушительной тишине зала прозвучал, как выстрел. Развернув пергамент, глашатай прокашлялся и начал зачитывать, и голос его срывался, как у первокурсника на экзамене.
Первая часть указа была предсказуемой до зевоты. «Именем Его Императорского Величества…», «благодарим за доблесть и верность короне…», «порицаем гнусную измену рода Орловых…». Стандартная канцелярская муть, от которой сводило скулы. Лорды слушали, набычившись, каждый ждал главного. Сейчас либо шампанское откроют, либо начнут прикидывать, как мою голову на стену повесить, чтобы с гобеленом сочеталась.
Сглотнув, глашатай перешёл к следующему абзацу.
— … оценив уникальные обстоятельства, природу новой угрозы, а также проявленные бароном Михаилом Рокотовым экстраординарные способности, Его Императорское Величество принимает беспрецедентное решение!
В зале повисла такая тишина, что я услышал, как у кого-то в дальнем углу заурчало в животе.
— За проявленную доблесть и спасение северных земель, — глашатай сделал ещё одну, театральную паузу, — барон Михаил Рокотов… не жалуется титулом Маркиза Северных Пределов.
По залу пронёсся вздох разочарования и недоумения. Ага, не наградили. Значит, сейчас начнётся самое интересное.
— Вместо этого, — продолжил глашатай, и его голос взлетел до фальцета, — для него учреждается новая, чрезвычайная государственная должность! Именем Императора, Михаил Рокотов отныне нарекается… Хранителем Севера и Верховным Магистром Аномалий.
Звучало это так же пафосно и бессмысленно, как «менеджер по клинингу» вместо уборщицы. По залу прокатился гул изумления, похожий на звук потревоженного осиного гнезда. Кривозубов, до этого уже примерявший на себя роль главного борца с тиранией, так и застыл с отвисшей челюстью. На его багровой физиономии шла сложная работа мыслительного процесса, сравнимая по интенсивности с работой мозга инфузории-туфельки. Он отчаянно пытался понять: это повышение или, наоборот, изощрённая форма ссылки?
А я — понял. Мгновенно. Вся картина, до этого бывшая мутной и разрозненной, сложилась в идеально четкий, до омерзения ясный пазл. Ну вот и всё, приехали. Старый лис меня не просто обул, он на мне эти сапоги ещё и зашнуровал бантиком. Гениально, твою мать. Скосив глаза на Легата, я заметил, как тот с трудом сохраняет невозмутимое выражение лица, однако в его глазах, в самых уголках, плясали крошечные, триумфальные огоньки. Его план сработал. Идеально. Началось в колхозе утро.